Стоян Даскалов - Цветины луга

— Да разве ж это жизнь! — жаловалась она соседкам и, не выдержав, отправилась к мужу на завод да там и осталась.

И только через неделю вернулась вместе с мужем на грузовике.

— Никак переселяешься на завод? — спрашивали удивленные соседки, кивая головами на нагруженный домашним скарбом грузовик.

— Да нет! Просто поеду на время к мужу. У него ведь язва, он не может питаться в столовке, буду ему готовить.

А когда на следующей неделе снова приехал грузовик и на него погрузили всю мебель, которая осталась в доме, женщины уже ни о чем не спрашивали. Они видели, как Тучиха лазила по окнам, снимая тюлевые занавески, и поняли, что это бегство.

— Раз уже Тучи снялись с места, то нам и бог велел!.. Нет для нас больше неба в родном селе!

В город выехала семья бывшего продавца сельпо Нецо. За ними потянулись и другие.

Сыботин застал Игну разгневанной, как Баба Марта [13] Так болгары называют месяц март. . Вместе с таянием снегов таяло что-то и у нее в груди, но она упорствовала, сопротивлялась, не хотела признать себя побежденной.

— Вот какова их цель! Дорваться до лакомого куска, а потом показать селу кукиш. Обманули народ. «Вступайте в кооператив! Социализм! Братство! Равенство!». А сами собрали манатки и смылись. Вот тебе и Туча! Сегодня здесь, а назавтра и след простыл! А мы должны расхлебывать всю эту кашу!

Сыботин никогда не мог переспорить жену. А уж если Игна сердилась, то это была настоящая фурия, и в такие минуты лучше было ей не перечить. Сыботин терпеливо подождал, пока улеглась буря, и осторожно повел разговор:

— А тебе кто мешает? Квартиру, если ты решишь переехать, и нам дадут. А так зачем она мне? Туча вот и вчера мне говорил: «Ну что ж ты, Сыботин, отстаешь? Давай переселяйся! Соседями будем». Обещают двухкомнатную, на одной площадке с Тучей.

— Нужна мне их квартира, дальше некуда! — вновь разлютовалась Игна, обдав мужа мартовским холодом.

— И чего упрямишься? Ну, разве можешь ты повернуть назад колесо истории?

Сыботин, поработав на заводе, наловчился вставлять, где надо, сильные, веские слова.

— Чего ты хорохоришься, буксуешь, будто трактор в болоте!

— Уезжайте хоть все! Я и не подумаю. Пойми это и заруби себе на носу!

— Но почему, почему? Вот и Рашко в воскресенье увозит семью. Жена ты мне или нет?

— И как это ты вспомнил, что я твоя жена?

Сыботин только развел руками.

— Там ведь к вам баб понаехало уйма! Зачем тебе я? Живи себе с этими… пьяницами, шлюхами… — и она пошла ругать всех мужчин, работающих на заводе. — Вам это на руку. Вы только для блезира приглашаете жен, зная, что они не поедут. Это не завод, а вертоп!

Она хотела сказать: «вертеп».

— И какая это муха тебя укусила сегодня?

— У меня есть дом, и я буду в нем жить, а ты себе как знаешь. Хочешь — живи один!

— Не болтай глупости! Давай лучше сядем и потолкуем по-человечески! — и Сыботин, схватив жену за руку, усадил ее рядом с собой на стул.

Игна сидела насупленная и молчала, отвернувшись.

— Разве я виноват, что так развернулись события? Вот строим завод. Мы тоже были против, но разве можем мы, маленькая кучка людей, одно небольшое село, диктовать свои законы всей рабоче-крестьянской Болгарии? Есть села, где люди просят, умоляют, чтобы им построили завод, потому что на заводе они будут больше денег получать, чем в кооперативе.

— И строили бы там, где плачут, а не здесь! Село было как картинка, как цветущий сад, а теперь что?

— Удивляюсь я тебе, Игна! У тебя нет горизонта!

— Я тебе такой горизонт покажу, что век не забудешь! Обманывают вас там эти, у которых ни совести, ни чести нет, что спят сегодня с одной, завтра с другой. А бабы сегодня выходят замуж за одного, завтра за другого…

— Ну уж это ты загибаешь. Ничего такого нет. А разве здесь, на селе, не разводятся? Вон братья Горановы, разве не сменили жен?

— Горановых я не считаю за людей! Это же цыгане!

— Пришло время, Игна, не делать разницы между цыганами, болгарами, румынами… Там, на заводе, этого нет. Кто хорошо работает, тому и почет! К братству идем. Через труд — к братству!

— А-а, хорошее братство — там, на кладбище, с турками да с цыганами. Это, что ли, твой горизонт? А?

— Ох! — тяжело вздохнул Сыботин.

Политикой он не занимался, хотя и сочувствовал тем, кто боролся за счастье бедных. Никто не слыхал, чтобы он когда-либо открыто говорил «за» или «против». На собраниях отмалчивался. Знали его как хорошего работника. Однажды, премировав за ударную работу, дали ему слово. Поднесли микрофон, словно рюмку вина, но он отодвинулся подальше и сказал только: «Ну чего тут? Буду работать. И все!». Особенно трудно было ему убеждать кого-нибудь. Он работал, зарабатывал на себя и на семью и думал, что честный труд — лучший способ убеждения. Но жена этого не понимала. Как ей доказать, что не она, а он прав?