Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

А страна тем временем впадала в анархию. Всюду вспыхивали продовольственные беспорядки. Помещичьи усадьбы пылали. В армии начался полный развал. Не желая получать никаких контрибуций и аннексий от немцев, солдаты стремительно наступали на собственный тыл, надеясь на родине аннексировать чужие земли и наложить контрибуцию на капиталистов.

И прекраснодушная благородная чуткая интеллигенция, так искренно гордившаяся своей февральской бескровной революцией, куда-то исчезла, скрылась за тюлевые занавески квартир, чтобы не расшатывать нервы при виде насилий и крови. Даже глава либеральных интеллигентов Милюков, говоривший что-то неясное о необходимости примириться с Корниловым, в конце концов смолк, удалившись в свой кабинет и начав собирать добавочные материалы для истории русской культуры и для повести временных лет о том, как русская земля развалилась.

Наступил октябрь. Большевики с каждым днем укрепляли свои позиции. Организовался «Военно-революционный комитет» во главе с Троцким. Создалась «Красная гвардия». Вернувшийся из Финляндии Ленин появлялся сначала на собраниях, загримированным под милого старичка с темными очками на носу, но затем сбросил и парик, и очки, видя, что на действительность можно безбоязненно смотреть без всяких очков.

Цитаделью большевиков стал Смольный институт. Здание превратили в крепость, повсюду расставили пулеметы, у входа установили орудия. А вражеским опорным пунктом, где разместилось Временное правительство, сделался Зимний дворец. Его тоже нужно было охранять кем-то. Но так как в свое время помощь генералов Корнилова и Крымова Временному правительству показалась опасной, то теперь для охраны были приглашены все оставшиеся верными петербургские воинские части: юнкера и ударный женский батальон.

Под прикрытием этих-то сил, особенно рассчитывая на женщин, шестнадцать министров во главе с Керенским и выжидали развития событий.

Между тем обывательская жизнь в Петербурге шла своим чередом, несмотря на лишения, затруднения и всеобщую бестолковщину. Хотя все видели, как крепнет положение большевиков, однако мало кто чувствовал, что трагическая развязка близка. К лидерам большевизма относились с такой же иронией и с таким же презрением, как и к министрам Временного правительства. Помню, как-то в нашем «Утре», заменившем «Новое время», я поместил шутливый фельетон о будущей большевицкой власти в России, с премьер-министром Лениным и с военным министром Троцким-Бронштейном. Фельетон читателям как будто понравился. Однако, один из них при встрече со мною заметил:

– Написано забавно. Но, все-таки, это слишком большой шарж.

Нелепостей в нашем быту тогда проявлялось немало. В подкрепление малолетним милиционерам, все мужчины, квартиранты больших домов, обязаны были поочередно дежурить по ночам возле ворот.

Для этих дежурств выдавали ружья, внутрь которых никто не заглядывал – заряжены, или нет. Между прочим, на одном из подобных дежурств я познакомился со своим соседом-инженером, жившем на одной площадке с нашей квартирой. Три года мы прожили рядом и никогда не видели друг друга.

– Простите за вопрос… – как-то спросил он меня, боязливо опираясь на свое ружье. – Какая у вас специальность?

– Я сотрудничаю в «Новом времени».

– Ах, вот что. Понимаю. А то, знаете, однажды ваша кухарка пришла по какому-то делу к нашей, а на кухне в это время находилась моя жена. Жена, между прочим, спросила ее: «Скажите, чем занимается ваш барин?» А та отвечает: «Ничем. Сидит только и пишет».

Помимо дежурств, расстройства транспорта и продовольственных затруднений, порядочно хлопот доставляли нашей интеллигенции забастовки распропагандированной домашней прислуги. Очень часто прислуга скандалила, вела себя вызывающе, требуя восьмичасового рабочая дня, что для старого русского быта казалось потрясающим требованием. На долю нашей семьи выпал особый почет: наша кухарка Даша, та самая, которая считала, что я ничего не делаю, а только пишу, была избрана председательницей объединения прислуги Петербургской Стороны. Подобным избранием мы с женой были очень напуганы, но страх, к счастью, оказался напрасным. Даша явилась к нам торжествующая, гордая, и благосклонно заявила, обращаясь уже не со словами «барин» и «барыня», а по имени-отечеству:

– Имейте в виду, что я женщина справедливая и помню добро. Так как вы оба обращались со мной и с горничной вежливо и благородно, то мы будем служить вам как прежде. Но зато наш союз покажет другим экплоататорам кузькину мать!