Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Панаров, седьмая кабина! Московская область на проводе, — заслышали они наконец требовательный глас из окошка телефонистки и заспешили внутрь тесной кабинки с большой семеркой на дверном стекле: Леночка на руках у отца, Алеша — возле внизу.

— Ну как ты там, сынок? — услышал он женский голос в трубке, когда подошла его очередь поговорить с мамой. — Не болеешь? В школе все нормально? Я уже скоро приеду — еще неделька осталась. Соскучилась по вас очень… Подарки вам привезу.

Мальчик не отвечал, молчал, лишь жадно слушал далекие звуки слегка срывавшегося родного голоса и думал, что неделька — это очень долго. Леночка разревелась. Из соседних кабинок начали стучать кулаками в стенки сварливые граждане. Анатолий поспешил попрощаться и завершить разговор.

Надежда повесила трубку, скомканным платочком осторожно утерла глаза, чтобы не размазать тушь по лицу, и вышла из здания переговорного пункта. Так надолго она еще никогда не оставляла детей.

В общежитии подмосковного городка — неприглядной пятиэтажке с вахтой у входа и обшарпанным общим коридором — ее поселили в одной комнате с молодой светловолосой девушкой с лазоревыми улыбчивыми глазами ребенка и аккуратным, немножко коротковатым носиком, приехавшей из Перми.

— Здравствуйте, меня Катя зовут, будем вместе с вами жить, да? А вы откуда? — скороговоркой завязала та разговор, отворив дверь комнаты на осторожный, нерешительный дробный стук Панаровой.

Соседка по комнате оказалась почти на голову выше ростом, с длинными стройными ногами и гибкой спортивной фигуркой. Она была всего пару лет как замужем и еще не имела детей. В глазах искрились радость от командировки и предвкушение интересных событий.

— Вы знаете, у нас на курсе пятьдесят человек, — счастливо сообщила Катя своей новой знакомой с необъяснимо печальными глазами. — И есть мужчины из столицы, из Питера, из Прибалтики даже. Я уже все разузнала. Стариков почти никого. Они все равно ничего в хозрасчете не поймут… Вам сколько лет? Тридцать два? А мне двадцать пять. И почти все у нас вот так — до сорока лет. Классно, правда?

Надежда настороженно восприняла энтузиазм соседки, ожидавшей впереди целый месяц приключений.

— Я бы никуда не поехала, если б директор не заставил, — призналась она. — Под сокращение не хотела попасть. У меня двое детей маленьких на муже осталось. Так что мне все едино, кто там у нас на курсе. Лишь бы домой обратно побыстрее вернуться.

— Ну что вы! — театрально всплеснула руками Катя. — За месяц с ними ничего не случится. А вы о себе не забывайте. Иначе быстро опуститесь до рутины. И мужу не нужны будете. Жизнь нечасто дарит возможности. Надобно уметь ими пользоваться.

— Да какие возможности? — горько усмехнулась Надежда, вынимая и раскладывая одежду из сумок. — Вы же тоже семейная — муж вас дожидается, дети, небось, скоро появятся.

— Меня от пермского захолустья невылазного тошнит, — презрительно скривила выразительное личико девушка. — Там зимой повеситься хочется. А весной и осенью — напиться. Здесь связи нужно налаживать — в Москву, Ленинград или какой-нибудь Таллин перебираться… Вот вы довольны своим адресом прописки?

— Какой уж есть, не ахти, но…

— Вот-вот! — мгновенно прервала ее Екатерина, успевая поправить рукой волнистую златую прядь у виска и стрельнуть глазами в зеркало на стене над низенькой тумбочкой. — Вам всего месяц дается! Хорошие связи все могут. Зацепиться, место ухватить, переехать в цивилизацию, потом квартиру заполучить. здесь же полно общежитие всяких начальников отделов, замдиректоров, управленцев разных!

— не знаю, не умею я так, — растерянно проронила Панарова, развешивая блузки на свободные плечики в шкафу.

— Я тоже не умею, но там, где воля — там и средства, — торжественно провозгласила амбициозная красавица, сжав узкий, но крепкий кулачок. — пробьемся, Надя!.. вы, главное, бирюком одна в комнате не сидите, а вдвоем мы много чего сможем.

Занятия проходили в учебном корпусе экономического техникума. Скамьи слушателей ступенями амфитеатра уходили ввысь, длинные полукруглые ряды были разделены двумя проходами, навощенные паркетные доски которых звучно поскрипывали под ногами.

Внизу помещалась громоздкая трибуна лектора, прислоненная к приземистому столу, покрытому зеленой бархатной тканью до пола. за трибуной на стене висела черная доска из трех частей, над которой тянулся ряд стандартных портретов под стеклами.