Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— С чего ты взял? — не особо возражая, скорее из скромности поинтересовался Анатолий. — Он парень умный, конечно: читает уже, карту мира знает… Но мало ли таких умных там, в городах?

— Дело не только в уме, — выдавив мудро-пьяную улыбку, поднял над головой палец отец Павлика и закачал им из стороны в сторону; палец двигался медленно, словно маятник. — Я наблюдал, как они с Павлушкой и Степкой втроем играют… Как-то он так ловко делает, что самые лучшие игрушки — всегда у него в руках. Они сами ему их отдают, не спорят — довольны даже… Он им игру всякий раз придумывает, и так вроде невзначай выходит, что получает то, что хочет, а они — то, что скажет… Манипулировать он учится, Толька… Не ломай его главное, как я, дурак, своего сломал.

Гоша утер моряцкой дланью хмельную слезу, предательски потекшую из начавшего подергиваться правого глаза, махнул рукой, молча налил сам себе полстакана и выпил залпом, не закусывая.

— Меня отец до шестнадцати ремнем порол, штаны снимать заставлял. Я знаю, что это такое, — хмуро ответствовал Панаров, вспоминая и глядя в пустоту перед собой. — Бил ни за что — я вообще не понимал причины… Да и мать лупил. Пока я не взбрыкнул — послал его и ушел к друзьям… Я себе давно сказал, что на сына сроду в жизни руки не подниму.

В тот же вечер история с нарядом милиции повторилась, и дядя Гоша заново отправился на пятнадцать суток под арест.

Алеша не сознавал, что подчас манипулирует друзьями. Просто, когда он видел в руках у Павлушки новенький самосвал, трактор, экскаватор либо танк, ему жутко хотелось подержать их в своих: покрутить колесики, гусеницы, рычаги — и он на ходу измысливал сюжет игры, где оба приятеля получали главные роли, переживали разные приключения, выполняли массу заданий, одолевали преграды и побеждали врагов. Но с другими игрушками — благо у Павлушки их хватало. Стать героем вымышленной истории было намного занимательнее, чем катать туда-сюда по песочнице новый грузовик, да и не совсем уж новый — подаренный дня два тому назад.

В обмен на интерес к свежевыдуманному сюжету ребята и жертвовали Алеше приглянувшиеся ему машинки.

В детсаду Панаров не дозволял себе даже этого — его бы там и слушать никто не стал. Дети из простых рабочих семей не были, как и он, избалованы обилием игрушек дома. Они безошибочно определяли новые и лучшие, быстро распределяя их в стае почти без ссор, зная из опыта, кто из них агрессивнее, наглее, сильнее и умеет сделать больно, не попадаясь на глаза воспитательнице.

Алеша молча довольствовался в саду тем, что не интересовало остальных сорванцов. Придумать историю и играть в нее мыслимо и в одиночестве — с самой бесхитростной маленькой машинкой, даже сломанной и без колес.

Он жил в двух мирах, одного из которых — реального, приносившего пока лишь страдания и разочарования — остерегался касаться без надобности, чтобы не привлекать к себе внимания чуждых ему сил, неписаных канонов поведения в стае, ненужной ему возни за обладание.

В другом мире — идеальном — он чувствовал себя куда привольнее и был свободным творцом.

Месяц Юноны в Бахметьевске слыл ненадежным месяцем. Бывало, уже в мае начиналась несносная жара за тридцать: ни единого облачка, золотое горячее солнце немилосердно палило вовсю, в считанные дни нагревало стоячую темную воду в пруду, и можно было купаться; на вишне бирюзовой россыпью виднелась округлая завязь, обещавшая богатый урожай; иссохшие за день грядки с шипением впитывали десятки ведер живительной влаги при вечерней поливке, и Алешина мама уверенно высаживала из ставшего тесным парника в открытый грунт разросшиеся кудрявые кусты помидоров, вливая в каждую ямку по два ковшика настоявшегося в бадейке разведенного коровьего навоза. Алеша, в майке и шортах, с ведерком и железным совком в руках охотился за свежими лепешками, без труда находя их в густой траве: стадо коров возвращалось с выгона одной и той же дорогой, Панаровским порядком, полюбившимся пастухам своей шириной — метров двадцать от изгородей палисадников до асфальтированной дороги, зыбко серевшей под сонным знойным маревом на высокой насыпи.

Но порой вдруг под вечер налетал острыми порывами не по-летнему студеный, сквозной, пронизывающий ветер, всколыхнув листву тополей и вязов на обочине, откуда-то слева, с северо-востока, наползали тяжелые аметистово-лиловые тучи, повисали низко, почти касаясь крыш насупившихся двухэтажек, обволакивали все небо — и беззвездной ночью высыпал мокрый снег, покрывая вымокшую землю плотным белым слоем, из-под которого не видно было травы. Урожая лишались начисто всего за несколько часов — под утро, со стужей и инеем.