Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Анатолий задыхался. Он храпел, мотал головой из стороны в сторону и изо всех сил безуспешно пытался прокусить пленку зубами.

Наконец он со всхлипом и облегчением смог глотнуть воздуха — пакет сняли с головы.

— Слетал в космос, Титов?.. Ништяк там? — поинтересовался тот, что с ножом. — Будешь молчать — на Марс отправим в один конец… Или еще не осознал?

— Мужики, чем хотите клянусь: не был у ментов и не сдавал никого! — с натугой прохрипел Анатолий. — Взяли б тогда и Боксера, и вас. Я уж скоро год с ним в деле, и предъяв ко мне не было. Покуда что конкретное есть — предъявляйте… Че вы, блядь, как фашисты?

— За базар, сука, ответишь! — пригрозил «учитель». — Фашисты — это перебор. Поехали дальше… Вопрос номер два… Че и кому ты напел о делах с Боксером? Уточню: мы в курсах, че и кому. Проверяем щас твою откровенность.

— Я себе, что ль, враг? — взмолился Панаров. — Меня же первого бы приняли, ежели б язык не умел держать!

— Молодец, хвалю!.. — подбодрил его «борода». — Ответ неверный, падла.

Снова залитый слюной пакет на голове, вновь мучительный спазм удушья, еще продолжительнее первого… Проваливаясь в темноту, Анатолий обмочился.

— Ну отдышись, отдышись, родной, — вернул его в реальность, ударив пару раз пятерней по щекам, второй. — Я его метода не одобряю… Эх, паяльничек бы щас сюда!.. — мечтательно протянул он. — Как натешится, начну тебе шкурку портить… Что тебе на спине вырезать? «Стукачок»?.. На яйце могу имя жены ножичком написать… Хочешь?

Панарова охватила животная паника. До него дошло, что доводами этих извергов не убедить. Признаться, что дал подписку в органах, знаменовало произнести самому себе приговор. Звать на помощь бесполезно — слишком самоуверенно ведут себя истязатели… Последней соломинкой было оговорить кого-то другого.

— Скажите Боксеру: Козляев, гад, стучит, — продышавшись, выговорил он с трудом. — Железно, отвечаю за базар… Меня по его наводке с чаплашками на проходной приняли. Может, с завода теперь попрут.

— Че ты баешь?.. Про Козла, братуха, мы сто лет знаем, — вроде бы чуть отмяк бородач. — То, что ты еще подумал, я уже давно забыл… Козел и не скрывает, что гнида. А вот ты, я смотрю, героя милиции решил получить. Посмертно… Или все-таки одумался?.. «Облегчи совесть, Толян!» — так вроде следаки грузят?

— Все, что знал, сказал… Убьете меня — невинная кровь на руках будет, — безнадежно выдохнул тот. — …Что ж за матери вас породили, гнид? — само собой вдруг вырвалось у него.

— Ты че-то, лошара, за мать мою щас прогнал? — высоко взвизгнул за спиной «кепка». — За Боксера, сука, забудь, я тебя за понятия щас кончу!

— Да кончай уже, сученыш дохлый! Иначе я тебя по всему городу буду искать и найду! Руки вырву и в жопу затолкаю, выродок! — прорвало отчаявшегося Анатолия.

— Опа, Матросов родился! — удивился тот, что с выкидухой. — На амбразуру очко натягивает!.. Ладно, пошли мы, бывай… Вот только пакетик на башку на прощанье надену и завяжу, чтоб шею не продуло.

Насилу закрепив пакет на дико мотавшейся из стороны в сторону голове Панарова, парочка выключила свет, вышла из гаража и захлопнула металлические ворота.

Анатолий задыхался в кромешной темноте, упав со стулом на бок… Грудь разрывало черным огнем, мышцы диафрагмы судорожно, с болью сокращались, изо рта шла пена…

Внезапно он почувствовал, что ему удалось сделать вдох, с резью, со свистом одолевая спазм в гортани. Глаза стегануло ослепительное сияние лампочки, ярко воспылавшей у потолка. Он лежал на боку на цементном полу и видел чьи-то полуботинки у лица.

— Живой, Тольк?.. Дышишь? — заслышал он знакомый шепот. — Щас я тебя развяжу… Зверюги, блядь! Еле успел. Я им черепа снесу! Давай-давай, поднимайся, садись на стул… Дыши, дыши… Как в себя придешь, пошли в дом. Штаны тебе сухие дам. Помоешься, лупанем по стакану…

— Боксер, я не понял ни хера, — натужно хрипел Панаров. — Ты меня волкам кончить велел?.. За что?

— Велел бы — кончили, Толян… Дебилы они, мокрушники. Пугнуть они тебя должны были, проверить… Перестарались, уроды.

— Ни хрена себе — перестарались!.. — осипшим голосом выдавил Толька. — Ты мне чурку должен.

— Не вопрос, Тольк. Хочешь, вместе его уроем — здесь в цемент живого закатаем, — с готовностью отозвался Боксер.

Отмывшись, переодевшись и более-менее придя в себя после двух граненых стаканов водки, Панаров молча, не мигая, воззрился на Генку. Тот заметно суетился, подливал ему и себе, резал соленые огурчики и копченую грудинку, много говорил и доверительно трогал его за плечо.