Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Мам, я как все делал, — виновато оправдывался мальчик. — И выпил меньше полстакана.

— Не надо, как баран, за всеми брести!.. Своей головой учись думать, — строго посоветовала Надежда. — Если что-то вдруг делают все, значит, скорее всего, это неправильно… Можно иначе поступить.

— А бывает так, что все действуют как следует? — осторожно поинтересовался Алеша, озадаченный неожиданным маминым утверждением.

— Бывает, — согласно кивнула она. — Но всегда есть способ поступить по-другому и лучше.

— Я не должен был сознаваться?

— Ты должен был прежде головой подумать, чем тебе твой поступок может грозить и не стоит ли потерпеть, — жестко отчеканила Панарова. — И спокойно попить после другого урока… Или в столовой. Или в туалете… Не иди за толпой.

— Ну хватит уже мозги ему промывать, — не выдержав, вступился за сына Анатолий. — Ничего такого он не сделал… А училка — дура, стержень им с детства ломает. «Советского человека» выращивает… Вот благодаря таким учителям все и кончится, не начавшись.

— Правильно сделала, — запальчиво возразила ему мама. — С дисциплины все начинается и дисциплиной заканчивается. Ее надо сызмала прививать. Без нее в стране бардака хватает.

— Дисциплину у детей изнутри нужно развивать, — наставительно изрек отец. — Она частью внутреннего морального стержня должна стать. А не только боязнью кары извне. Этих же учат «не пойман — не вор» с десяти лет. Представь, что из них вырастет к двадцати.

— Люди все разные. Кто-то ничего, кроме палки, в жизни не понимает.

— Рано за них еще решать в десять лет, какие они и что понимают, под одну гребенку всех стричь, — покачал головой Панаров, включая телевизор и глядя в программу в газете. — Меня вон все детство ремнем дома лупили, и я до сих пор ничего полезного из этого не извлек… И не простил.

— Если бы этот алкаш твой еще положительный пример давал, а не только ремнем по заднице порол, — Надежда не упустила шанса поддеть «Панаровскую дурную породу».

— Не бывает так — пороть и тут же положительные примеры подавать, — невнимательно глядя на экран, завершил разговор Алешин папа. — Дети должны над жизнью думать… Разум свой развивать, понимание. А не сноровку — как от розги увернуться.

Встреча мамы с Софьей Пантелеевной не привела к каким-то ощутимым для Алеши последствиям. Та даже не поведала ему, о чем говорила классная. Отец к этой теме тоже больше не возвращался.

Вдоволь поразмыслив в одиночестве, мальчик заключил, что не следует спешить выходить к доске, что обстоятельства могут быть разными — нельзя поддаваться порыву, особенно воодушевляясь примером других. Нужно основательно взвесить последствия всех вариантов действий и выбрать, вымерить свой независимо от остальных… А что хорошо и что плохо — видно, и взрослые-то не особо в этом разбираются.

Авторитет Маяковского пошатнулся в глазах ребенка…

Бригадир в горячем цеху был крайне доволен тем, что Панаров охотно выходил во вторую смену и даже сам, бывало, вызывался взять сверх графика.

«Химики» работали в основном в первую, поэтому Анатолию нужно было успеть пораньше проскочить через «вертушку», встретиться и перекинуться парой слов с людьми, знавшими Боксера, что за мзду брали на себя его норму выработки, помочь с быстрой погрузкой товара в «воронок», доставить коробки на станцию, вернуться до конца смены обратно на завод и в полночь спокойно забрать пропуск из окошка. Как и почем Генка решал с бригадиром вопрос Панаровских отлучек, было не его заботой.

— Тольк, что-то ты зачастил с ночными… От жены, что ль, скрываешься? — подколол его как-то, проходя мимо отсвечивающей смазкой черной махины пресса, Михалыч. — От долга супружеского увиливаешь?

— Старею, — удрученно признался Панаров. — Как в том анекдоте: «Всем ладна жена — вот только хоть бы чуть-чуть незнакомая…» Деньги надо домой нести, — уже серьезнее добавил он, — за ночную доплатки выше, сам знаешь.

— Да я не против, наоборот — молодец!.. Девки ведь, понятно, во вторую не хотят: дом, ребятишки… Ежели так дело пойдет, квартальную премию тебе выпишу. Магарыч с тебя будет! — добродушно хлопнул он пятерней по широкой спине Панарова.

— Не вопрос! — с готовностью поблагодарил тот, придав голосу подобающей случаю восторженной молодцеватости.

В горячем цеху и зимой стояла сухая малиновая жара: безмерная, этажа четыре в высоту, круглая каменная печь мерцала сизым пламенем из растворенного жерла подачи шихты; грозно гудел газ, бьющий тугими струями из грандиозных конфорок; по наклонному, с полметра широкому желобу непрестанной раскаленной вишневой лавой, светившейся голубым маревом по краям и почти солнечно-белой в центре, низвергался и медленно сползал вниз поток расплавленного стекла и безостановочно тек на горячее дутье, к бригаде выдувальщиков с голыми поджарыми торсами, блестящими от пота, с полутораметровыми трубками в руках.