Мишель Деон - Высший круг

Очарованный этим одновременно реальным и вещим портретом, Артур приходил в Провинциальный музей каж­дое утро, пока гостил у Бруштейнов. В конце концов, он провел Святую неделю в Севилье больше с Доротеей Сурба­рана, чем со своими друзьями, так что Бруштейн, всполо­шенный Бегонией, которая более чутко, чем он, реагирова­ла на отсутствие и рассеянность их гостя, встревожился:

— Артур, вы сам не свой. Вас преследует какая-то мысль, которая от меня ускользает. Я бы хотел вам по­мочь.

Тогда Артур, который никогда ничего не рассказывал, вдруг заговорил о Мендосе, о Соузе, рассказал другу всю эту историю. Он испытал громадное облегчение, которое сменилось кратковременной тревогой: не избавится ли он от этой муки, которую скрывал столько лет, если призна­ется в ней, как больные, которые уходят излеченными от психоаналитика, сознавшись, что мечтали спать со своей мамой или втыкали иголки в куклу своей сестренки? По счастью, этого не случилось: боль была все еще здесь, и это делало его отличным от других.

— Соуза разорен, — сказал Бруштейн. — Ну, в общем, разорен, как другие дельцы его типа, то есть, я думаю, у него есть на что перебиться в Швейцарии, в Лугано. Он все еще надеется приподняться, но банки за ним следят. Что же до его шурина, Жетулиу Мендосы, то после неудач­ного брака (вы встречались с его бывшей супругой) он жи­вет игрой. Ненадежное существование. Бегония повстре­чала его в прошлом году у герцогини Альба на Троицу. Она описала мне его, как весьма обольстительного мужчину, который постоянно искал партнеров для покера. Она невзначай заговорила о вас, и он аж подскочил. «Я немного знал его в Бересфорде, — сказал он. — Этот Морган, бухгалтеришка, хотел жениться на моей сестре. Я положил этому конец». Вы понимаете, почему я вам об этом не рас­сказывал. Теперь это уже неважно, после того, что рас­сказали мне вы.

Несмотря на всемогущество иллюзий, Артур прекрас­но знает, что святая Доротея не выйдет из своей рамы и останется пленницей Сурбарана, написавшего ее с такой любовью, что она вполне могла бы быть его любовницей. Не стоит надеяться, что она ступит на скользкий музей­ный паркет, спустится на улицу и смешается с толпой, возбужденной пламенными андалузскими песнями, с ка­ющимися грешниками с маской на лице, сгибающимися под весом рак с мощами. Она не вдохнет в себя резкие запахи, в которых варится Севилья на Святой неделе, — смесь роз, гвоздик, аронника, но также пота, ладана и на­воза. Обычный здравый смысл советует не возвращаться в Провинциальный музей, и все же, три месяца спустя, он не устоял. Картины там нет. На табличке сказано, что «Святая Доротея» уехала на передвижную выставку, пу­тешествующую по свету. Артур испытал облегчение.

Однажды утром (примерно лет через пятнадцать пос­ле возвращения из Штатов), придя в кафе «Дё Маго», где он постоянно завтракал по-холостяцки, Артур удивился, заметив Жетулиу, сидевшего за столиком в глубине зала, под зеркалом, отражавшим его лысый череп с кучеря­вящимся затылком. Затянутый в помятый и довольно грязный плащ, он как будто дрожал от холода, несмо­тря на жару в зале. Столик был усеян яичной скорлупой, крошками от сэндвича, остывшими остатками гренков с сыром и тремя кофейничками. Поразительнее всего был его отсутствующий взгляд, потерянный в мыслях, кото­рые ему внушали пустая чашка и очертания обильного завтрака. Артур даже засомневался: неужели этот поте­рянный человек — Жетулиу, тот Жетулиу, который, как только окажется в общественном месте — кафе, баре, ресторане, театральном фойе, самолете, поезде или на корабле — тотчас высмотрит знакомое лицо и окликнет, чтобы обрушить на него дружеские протесты? Его послу­шать, так у него везде в мире есть знакомые, и он нигде не окажется один. Даже среди амазонских индейцев, ка­пелька крови которых, возможно, течет в его афро-португальской крови, он нашел бы друга.

— У тебя вид затравленного человека, — сказал Артур, кладя руку на плечо Жетулиу, который вздрогнул, словно проснувшись от кошмара.

— Затравленного? У меня? О, нет… не сейчас, но я никак не могу согреться. Я провел ночь на улице.

— Все еще слоняешься по ночным заведениям!

— Я слонялся по улицам, немного поспал на скамейке в сквере и в первом открывшемся метро, пока не укрылся здесь.

— Неужели дела так плохи?

— Худшее еще впереди. Вон те два парня хотят взять меня за шкирку и выкинуть за дверь. Я не преступил ра­мок уголовного кодекса, поскольку не заказал спиртного. Они не вызовут «воронок», от которого у меня мурашки по коже. Какая пошлость…