Мишель Деон - Высший круг

— Это варвары. Мы им покажем, как бесстыдно срать… Артур, нам уготована великая миссия: вы займемся вос­питанием Америки. Я никогда не забуду, что ты для меня сделал.

— Да забудешь… Я не строю иллюзий.

Лежа в своей узкой комнате, Артур изо всех сил старал­ся, чтобы на образы Элизабет и Аугусты не накладывал­ся бразилец, стоящий на коленях перед унитазом. Какой тошнотворный и дерьмовый конец причудливого балета, ироничной кадрили, которую Элизабет и Аугуста украси­ли своими капризами и беззаботной фантазией! Воспоми­нание о них, их имена, произнесенные шепотом, меняли жизнь, выводили из депрессии первой четверти в универ­ситете. Вернуться через три года во Францию с дипломом, что раскроет перед ним двери мира, о котором, впрочем, у него было весьма смутное представление, — это еще не все. Теперь он чувствовал, как ему недостает другого клю­ча — знания (у одних интуитивного, у других приобретен­ного) этой циничной, беззастенчивой, зачастую поэтичной среды, куда, если там не родился, можно попасть лишь бла­годаря покровительству избранных.

В восемь часов утра он зашел в соседнюю конуру. Бра­зилец еще спал — желтый, осунувшийся. Он коротко дышал, его смокинг валялся посреди комнаты вперемешку с бельем, носками, лакированными туфлями. Все элементы картины в стиле реализма «Утро после праздника» были на­лицо, вплоть до бутылки из-под белого вина рядом с гряз­ным стаканом для зубных щеток. Артур встряхнул Жетулиу, тот застонал, повернулся к стенке и проворчал:

— Отстань!

— Ты сам меня просил тебя разбудить. Элизабет и Аугуста ждут.

— Как же!

Растормошенный безо всякой жалости, он принял ледя­ной душ, отыскал повседневную одежду и напихал что по­пало в чемодан.

— Я не смогу вести машину. А мы должны быть в Нью-Йорке нынче вечером.

— Элизабет сядет за руль.

— Хочешь меня унизить!

— Конечно… и не раз, а сто раз… просто чтобы показать тебе, как напиваться.

Жетулиу проворчал что-то неразборчивое, на что Артур, торопясь раскрыть окно, чтобы развеять царивший в ком­нате кислый запах, предпочел не обратить внимания. Шел снег. Ветер взвихрял мелкие снежинки, которые таяли, едва коснувшись земли.

— Все осложняется, — сказал Жетулиу. — Дорога превра­тится в каток, и девчонки будут все время вопить, что я еду слишком быстро. Поехали с нами, при тебе они помолчат.

Элизабет и Аугуста вовсе не дожидались их в холле гос­тиницы. Они еще спали, когда молодые люди забарабанили в дверь. Аугуста открыла им в ночной рубашке, с головой, обвязанной полотенцем.

— Что это с вами? Какая пошлость — вставать в та­кой час!

Элизабет швырнула в них подушкой. Артур потянул с нее одеяло — она спала голой. Нимало не смутившись, Эли­забет села, расхохоталась, почесала голову:

— Что, пожар?

— Вот именно! — сказал Жетулиу. — Разве вы не слы­шите гул революции у городских ворот? Тысячи беженцев устремились в Нью-Йорк, где они проведут Рождество, поедая черную икру и распивая шампанское.

— Патетично! — отозвалась Аугуста, которая сбросила с себя ночную рубашку. — Правда, у меня красивая спи­на? —упросила она, не оборачиваясь.

— Очень красивая! — ответил Артур, ошарашенный такой непосредственностью что у одной, что у другой, и удивленный тем, что Жетулиу, не терпевший, чтобы его сестра показывала свои колени, не шокирован тем, что она выставляет перед почти незнакомым человеком свои бе­дра, полноватые ноги цыганки — разительный контраст с белым и легким телом Элизабет.

— Как не стыдно подглядывать! — прокричала Аугуста, запершись в ванной.

— Ненормальные! — только и сказал Жетулиу, упав в кресло.

Собрав чемоданы и вручив их мужчинам, они спусти­лись, как королевы, оставив без внимания оклик админи­стратора, протягивавшего им счет. Жетулиу расплатился. Когда садились в машину, он отозвал Артура в сторонку:

— Дай мне пятьдесят долларов на бензин. Я тебе отдам, когда вернусь. Сегодня утром банки закрыты.

У Артура оставалось только двадцать долларов, чтобы продержаться до понедельника на хлебе и шоколадках. Эли­забет, которая быстро схватывала ситуацию, взяла его под руку и увлекла обратно в гостиницу, где якобы забыла свою сумочку. Она достала из кармана шубы сто долларов.

— Отдай ему эту бумажку. При тебе он не возьмет.

— А если он их вернет, куда мне их переслать?

— Не волнуйся: он не вернет.

Жетулиу сделал вид, будто находит совершенно есте­ственным, что у человека, сидящего без гроша, в кармане случайно завалялась стодолларовая банкнота.