Мишель Деон - Высший круг

«Поезд с девочками» был легким преувеличением в стиле Жетулиу. Оттуда появилось едва ли с десяток сестер, ку­зин, невест; они визжали как резаные и бросались на шею юношам, приехавшим их встречать на небольшом универ­ситетском автобусе. Артур и Жетулиу подхватили чемода­ны Элизабет и Аугусты, погрузили их в «Корд-1930», соста­вивший славу бразильца в Бересфорде. Им отвели один гостиничный номер. Жетулиу и Артур поднялись вместе с девушками, несмотря на протесты портье.

— Это наши сестры, идите к черту, порочный тип!

В несколько секунд номер превратился в бедлам: они вытряхнули содержимое чемоданов на кровати, разложив вперемешку десять платьев, двадцать свитеров, белье на шесть месяцев, «лодочки» на десять лет. Флакон духов, рас­крывшийся в косметичке, вызвал у Аугусты истерику, она хотела позвать горничную. Горничной не было. Аугуста клялась всеми святыми Бахии, что не поедет на бал. Се­годня же вечером она возвращается в Нью-Йорк. Когда по­езд? Неустрашимый Жетулиу выбрал платья, украшения, туфли. В несколько минут Артур узнал о женщинах больше, чем за всю предыдущую жизнь. Он деликатно отвернулся, когда они, наконец, начали раздеваться.

— Ты обиделся? — спросила Аугуста. — Или ты боишься женщин?

— Ни то и ни другое.

— Тогда застегни мне платье на спине.

Потом были фермуары колье, роза, прикрепленная к белому корсажу, но после поездки на поезде роза выказывала явные признаки увядания, а из-за неровной стрелки на чулке чуть не разразилась новая истерика.

— Мой лифчик сел! — жаловалась Элизабет.

— Мой смокинг тоже!

— Дорогая, а какие груди ты отрастила! — поддела Аугуста.

— Тебе-то с твоими комариными укусами бояться нечего.

Лифчик взлетел под потолок и остался висеть на люстре после их отъезда. Жетулиу, развалясь в кресле, с надменым безразличием читал женский журнал. Артур хотел бы выглядеть таким же флегматиком, но ему было слишком весело, и теперь он знал, что фривольность — отточенное искусство соблазнять мужчин.

Бал на День Благодарения устраивали в холле, украшенном разноцветным серпантином и фотографиями футбольных команд Бересфорда с 1930 года. Местная полиция одолжила свой оркестр, надевший мундиры. Высокие, ат­летически сложенные молодые люди (хоть и чуть менее вну­шительные, чем в коконах спортивной формы для амери­канского футбола), кружились со своими партнершами или танцевали щека к щеке, ужасно сентиментально. Одиноч­ки гонялись за каждым длинным платьем. Без Элизабет и Аугусты бал был бы предельно скучен. За них дрались. Они не были бессердечны и возвращались к Артуру, заставляя его танцевать.

— Я танцую как медведь… веселитесь с другими.

Элизабет поднимала его со стула или вытаскивала из бара, где подавали только безалкогольные напитки — при­творство, которое никого не обманывало: каждый запасся фляжкой бурбона или коньяка.

— Давай, Артур, бултых — и в воду… Ты боишься себя. Америку завоевывают! Ходят по ногам и не извиняются! Почему Конканнон не пришел?

Она прижималась своей щекой к его щеке и в конце каж­дого танца оставляла мимолетный поцелуй у него на губах. В то время как ближе к полуночи большинство студентов, уже основательно набравшись, все теснее прижимали к себе сво­их не прекословящих партнерш, Аугуста удерживала его на твердой дистанции. Жетулиу, спрятавшись за каким-то растением, открыл подпольный бар: бурбон и кока-кола, пиво и коньяк. Оркестр выдыхался. Багровый трубач остановился посреди фразы и в две секунды выдул стаканчик виски. Теперь играли только медленные танцы. Широкие ладони сжимали крутые бедра девушек.

Кто-то открыл застекленную дверь, и в зал ворвался ледяной воздух, рассеял сигаретный дым, запах пота, смешанный с дешевыми духами танцовщиц. На улице произошла короткая драка, один студент вернулся с рассеченной губой, другого, который, в стельку пьяный, заснул на крыль­це, едва успели привести в чувство, пока не замерз. Аугу­ста дала сигнал к отступлению.

— Нужно убить праздник! — сказала она. — Убить его, пока он не убил нас.

— О, еще чуть-чуть! — умоляла Элизабет, повиснув на каком-то социологе, чемпионе по плаванию. — Я остаюсь! Он меня проводит.

Социолог посетовал на то, что капиталистическое обще­ство, озабоченное исключительно прибылью, не позволяет интеллигентному человеку иметь машину.

— Ты прав, — сказала Элизабет. — Это отвратительно. Мы все это изменим!

Аугуста, напротив, находила эту ситуацию романти­ческой.