Мишель Деон - Высший круг

Артур из инстинктивного недоверия перешел к обороне:

— Я не гожусь на роль организатора масс.

Миссис Портер их перебила, постучав ножом по своему хрустальному бокалу.

— Месье Морган, слева от вас стоит блюдце, на котором должен лежать хлеб, а вы кладете его на скатерть, вопреки всем нормам гигиены.

— Мне придется еще многому научиться, — сказал Ар­тур без улыбки. — Я рассчитываю на вас. Хлеб на скатер­ти — это старинная французская традиция, которая, я по­нимаю, не должна выходить за рамки наших границ, но у меня есть оправдание: во-первых, это французский хлеб, а во-вторых, мы посреди океана, где границу не так-то легко провести.

— Что она сказала? — спросил Портер.

Его жена наклонилась к нему и прокричала ему в ухо:

— Молодой человек кладет хлеб прямо на скатерть.

— Твое какое дело? — так же громко прокричал Портер, поглядев затем направо и налево, чтобы удостовериться, что за соседними столиками все расслышали и больше смея­лись, чем возмущались.

Растерявшись, Минерва опустила голову. Мышцы ее лица несколько раз напряглись и расслабились, словно она медленно заглатывала грубость своего мужа и готовилась метнуть в него убийственное слово, которое положит конец их ссоре.

Портер с бесстрастностью, в которой было мало напуск­ного, коснулся руки Артура ниже локтя.

— Знаете, почему лучшие бордосские вина из Франции пьют на борту кораблей Ее Величества королевы Велико­британии?

— Не знаю.

— После двух-трех лет в море, тихо покачиваясь в своих ящиках, они приобретают, не теряя своей молодости, не­кую подвижность, грациозность, которой никогда не по­лучить винам, выдерживаемым в погребе.

Через три столика от них зазвучал смех Аугусты, заста­вив многих повернуть головы. Артур видел ее со спины, Элизабет и Жетулиу — в профиль. Напротив Аугусты сидел молодой человек с черными курчавыми волосами, волна­ми спадающими на левое ухо, и великолепными синими глазами. Скромный крестик, приколотый к отвороту чер­ного пиджака, выдавал в нем одного из молодых священ­ников, поднявшихся на борт в Корке и загнанных в каюты второго класса. Элизабет не составило бы никакого труда его совратить, если бы она решила держать пари. Воло­сы Аугусты были зачесаны кверху и закреплены гребнем, открывая волнующе изящный затылок, и рука девушки, поправлявшая гребень каждый раз, когда она смеялась, подчеркивала его грациозность. Священник казался выби­тым из колеи словами всех трех молодых людей, которые, вероятно, были его ровесниками, но смотрели на жизнь совершенно иначе. Чтобы совладать со своей робостью и смущением, которое нарастало в нем при каждом неумест­ном взрыве смеха Элизабет и Аугусты, он слишком часто осушал свой бокал, наполняемый Жетулиу, и, с пылающим лицом, пошло смеялся над шутками, в которых понимал едва ли половину.

— Ваши подруги не лишены обаяния, — заметил Портер.

— Называть их «подругами» преждевременно, я знаком с ними только с отъезда.

— О, очень скоро вы узнаете их лучше. Если хотите кого-нибудь из них соблазнить, рекомендую вызвать между ними ссору. Они союзницы. Оказавшись меж двух огней, вы сгорите, как этот молодой человек, похожий на перезре­лый помидор, который того и гляди лопнет.

— Это один из молодых ирландских священников, кото­рые сели в Корке.

— Ну, тогда он пропал. Они его бросят, а он не под­нимется.

Минерва Портер нарочито не интересовалась разгово­ром своего мужа, но держала ушки на макушке, подстере­гая удачный момент, чтобы вцепиться ему в горло.

— Священник? Тот курчавый, хорошенький? Трудно поверить. Где же его белый воротничок? Я уже много лет говорю: пятая колонна — не коммунисты, а паписты. Если не остерегаться, через одно поколение Америка станет ка­толической: у нас будет президент-католик, министры и парламентарии — католики. Я знаю, что говорю.

— Минерва всегда была большой пессимисткой, — по­яснил Портер. — Она адвентистка Седьмого дня. Вы пони­маете, что я хочу сказать.

Нет, Артур ничего не понимал, разве что миссис Портер была отвратительной сектанткой, и что он был прав, воз­ненавидев ее с первого взгляда.

— Вот увидите, Филомена, еще несколько лет, и если мы не выставим защиты, тайные легионы папы наденут на нас ярмо.

Портер тяжело вздохнул: он уже сто раз слышал эти речи и даже не давал себе труд на них возражать. Заметив лучики иронии во взгляде Артура, он понизил голос:

— Не обижайтесь. Минерва — человек страстей. Главная мудрость жизни заключается в том, чтобы дать грозе прой­ти стороной. Мы увидимся в университете, я там время от времени читаю лекции о новостях внешней политики. Буду рад поговорить с вами. Молодые европейцы вашего возрас­та должны понимать политику Соединенных Штатов.