Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

Трех оставшихся Карцев причислил к студенткам, но вспомнил, что в партии есть молодая специалистка по фамилии Маслова. Приглядевшись, он выявил безотбойную студентку: смешливую простушечку с полудетскими лицом и фигуркой, мило картавящую и по-школьному порывисто-почтительную. Все звали ее Ленуськой. Две другие составляли пару под названием Огонь и Вода. Олицетворяла Огонь невысокая подвижная безгрудая Наташа с задорно мелькающей округлой попкой и неожиданно крупными чертами лица: карими глазищами, полными выразительными губами и греческим носом. Ее антиподом выступала Женя: тихая, стройная, голубоглазая темная блондинка, обладательница непропорционально объемных, развесистых, сексапильных титек, эффектно смотревшихся на фоне щупловатого тела. Девушка, у которой все впереди, — вспомнил Карцев студенческое определение подобных «герлс». Лет обеим минуло, наверное, двадцать два- двадцать четыре и кто из них студентка, а кто специалистка, было непонятно. «Наверное, специалисткой является все-таки „тихушница“, — решил Сергей, — хотя Наташа держится увереннее. Ладно, поживем-увидим…»

После обеда аврал возобновился: одно неотложное дело сменялось другим, потом находилось третье — и так до ужина и даже после него. Наконец, дошли руки и до своей палатки, то есть Юриной, к которой пока приписали Карцева. Поднаторевшие за день, они установили ее минут за пятнадцать, еще час ушел на оборудование нар и прочего.

— На ночь придется ставить полога от комаров, — озабоченно заметил Юра: крепкотелый, громкоголосый, с повадками старослужащего. Он тоже был молодым специалистом, но в тайге с геологами крутился с шестнадцати лет и к тому же действительно успел побывать в армии и дослужиться до старшины.

Что ж, дело нехитрое: вырезали длинные прутья, понавтыкали их в изголовьи и изножьи нар и привязали к ним внатяг марлевые полога, заправив их низ под спальники, а верх пришпилив к палаточному срединному шву. Получилось подобие белых гробиков, в которые комары проникнуть вроде бы не могли — если в марле не обнаружится каких-нибудь дырок. Карцеву уже доводилось спать в таких пологах во время производственных практик, и он помнил ощущение полной отгороженности от мира и даже, пожалуй, уюта.

Бесцельно потоптавшись во внутрипалаточном пространстве, Юра зевнул, с хрустом выворачивая челюсть, но, в опровержение сего наглядного физиологического позыва, предложил:

— Что, сходим к костру да хапанем чайку перед сном?

— А если по случаю новоселья и моего вступления в ваши ряды хапануть водочки? Я с этой целью запасся литром…

— О-о! — оживился Юра. — Ты, я вижу, порядки знаешь! Тогда пошли к старперам — у них в шестиместке просторнее, да и стол наверняка стоит.

В шестиместке, освещенной керосиновой лампой, предпенсионного возраста геологи, Малевич и Ефимов, возлежали на нарах, млея от тепла легонько пыхтящей печки. Комаров внутри не было, зато отчетливо пахло «Дэтой».

— На печку капнули? — догадался Юра. — И тихо отходите ко сну? Ничего у вас не получится. Сейчас будем водку кушать, которой нас решил угостить новый член (на слове «член» Юра, ерничая, сделал недвусмысленное ударение) нашего коллектива.

И, повернувшись к Карцеву, скомандовал:

— Давай, Серега!

Сергей молча выставил на стол плоскую жестяную флягу, купленную им по случаю на Энской толкучке и не раз уже оказывавшуюся кстати.

При виде угощения Малевич, ярко выраженный еврей небольшого роста, но с литым обнаженным торсом, демонстративно поморщился, а высокий седоголовый босоногий Ефимов закряхтел, завозился, невнятно забормотал. Впрочем, оба все же изменили положение «лежа» на «сидя» и потеснились, освобождая место на нарах.

— Надо Алексеича позвать… да и Людмилу Николаевну, — стал соображать вслух Юра. — А ты, Петрович, пока закусь какую-нибудь сваргань — из маршрутных банок. Хлеб я по дороге стащу, из продуктовой палатки. Позвать, что ли, и Маслову, ради приличия…

И он вышел из палатки. Оставшиеся упорно молчали, искоса поглядывая друг на друга. Ефимов вновь завозился, полез под нары и стал греметь там банками: выбирал. Наконец, выставил банку гречневой каши и «Сардинеллу». Малевич, окинув брезгливым взглядом эти банки, пошарил у себя в рюкзаке и достал «Печень минтая».

— Ого, Абрамыч, какие у тебя деликатесы сохранились! — заудивлялся Ефимов. — Уважаешь ты молодежь!

— Молодость — наше будущее! — как по-писаному отвечал Малевич. — Поддержи молодого сейчас и потом он поддержит тебя — когда ты будешь ходить, рассыпая песок. Верно я излагаю? — вдруг обратился он к Карцеву.