Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

— Вижу, тебе не хочется меня отпускать!

— Нет, — глухо ответил соблазненный соблазнитель.

— Хорошо, подожди здесь, я сейчас выйду, — шепнула Тамара и скрылась в темном проеме двери.

Пока ее не было, Карцев попытался себя урезонить, осадить.

«Что ты разгоношился, словно влюбленный? Твоя задача чисто техническая: познакомиться, оказать внимание, сделать одолжение, чтобы она почувствовала себя обязанной… И никакой сердечности, чувствований — это перебор и ненужные осложнения в будущем. Сделай „подход“, другой, но как можно бесстрастнее…».

Однако когда она, выйдя из дома уже переодетой, подошла к нему и вновь прижалась, заглянула в глаза, все инструкции вылетели из головы Сергея Андреича, и он ощутил в себе прежний трепет.

— Пойдем в бор, — предложила чаровница. — Недалеко от опушки я знаю укромное место, где наша компания (при словах «наша компания» Карцев вдруг испытал укол ревности) иногда готовит шашлыки. Зажжем там костер и посидим. Вот я захватила с собой… — и она подала Сергею обширную фуфайку с брезентовым верхом.

Он подхватил фуфайку под правую руку, Тамару — под левую, и они пошли береговой улицей в сторону бора, к которому квартал геологов пристроился вплотную. В лесу предусмотрительная селянка включила фонарик и знакомой тропкой вывела к обещанному уголку в обрамлении трех могучих сосен и какого-то подлеска. С помощью того же фонарика они разыскали обломки сучьев и на старом пепелище развели костерок, возле которого и уселись, обнявшись, на фуфайке. Было и так тепло, но костер создавал уют, очерчивал светом их небольшой мирок, вокруг которого сразу сгустилась темнота.

— Так хочется покурить, — просительно сказала Тамара, — я ведь за вечер ни разу не курнула. Ты не будешь против?

— Кури, кури, — чуть брюзгливо снизошел Карцев. — Жена тоже курила долгое время.

— Вот умный ты, вроде, человек, Сережа, — молвила Тамара, прикурив обычную «Беломорину», — как же не понимаешь, что, придя на свидание, да еще первое, не стоит упоминать о жене? Мы с тобой одни, нам хорошо — ведь так? — я волнуюсь, хочу сделать все, чтобы сегодняшний вечер стал необычным, запомнился нам обоим — а ты мне о жене!

— Да, да, прости дурака! — спохватился пристыженный Карцев и, подхватив Тамару плотнее, руками под грудь, легонько ткнулся лбом в ее макушку.

— Ты, наверное, удивляешься, что я курю «Беломор»? Эта привычка осталась с милиции. До нее я вообще не курила. И не выпивала. Но там без этого нельзя.

Сначала-то я с малолетками работала, вроде справлялась. Но потом перебросили на «химиков», то есть расконвоированных и поселенцев. Эта публика похлеще: что ни день, нарушения, а то и ЧП. С этими нервы враз измотать можно, тут и закуришь и запьешь. Они тебя и под статью подвести могут. Вот и меня подвели — чудом выкрутилась. Из рядов, конечно, пришлось уйти. Хорошо, за те годы успела многими влиятельными знакомыми обзавестись — с их помощью в коменданты и устроилась. Здесь по сравнению с прошлой работой — просто курорт. Правда, то одно, то другое ремонта просит. И режим положенный не все жильцы соблюдают. Есть и другие заморочки… Впрочем, что это я: тебя укорила, а сама завела про работу…

Запрокинув голову, Тамара подняла к нему виноватые глаза. Тотчас он стал покрывать нежными, проникновенными поцелуями ее обильные иудейские веки, и она блаженно замерла, внимая редкой для нее, изысканной ласке. Потом он перешел на щеки, крылья носа, подобрался к губам, но она внезапно отстранилась.

— Ой, от меня сейчас табачищем несет, дай, я зажую, у меня специально припасены мятные таблетки…

Компенсируя отлучение от губ, Сергей пробрался под кофточку, расстегнул лифчик и стал сжимать, разминать ее полные округлые мягкие груди. Враз их соски отвердели и оказались на диво крупными и длинными.

— Они у тебя как карандаши… — шепнул Карцев, задрал кофточку и стал легонько облизывать одно широкое темное припухлие вокруг соска, потом другое и вновь первое… Быстро дыхание Тамары сделалось прерывистым, дополнилось слабыми стонами. Свободной рукой он расстегнул модную тогда сквозную переднюю молнию на юбке, освободил женское сокровище от трусиков и сжал его. При этом ртом он заглотил половину груди и стал всасываться в нее небом… Тамара издала глубокий протяжный стон и рывком пересела на его откинутую ляжку — чтобы быть ближе к завладевшему ею мужчине. Карцев участил и усилил верхние и нижние ласки, и тогда с ее губ посыпались лихорадочные неразборчивые слова, вскрики, потом она сжалась, выгнулась, полуобернулась и, отняв грудь, впилась в его губы, вся мелко содрогаясь.