Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

– Все же непонятно, что такое с Музом, – проговорил Казак, когда хохот сошел на нет.

– В Швейцарию они удули, в Швейцарию, – ответила ему жена Борца.

– Да перестань, – оборвал ее Борец.

– А почему нет? – вступилась за подругу жена Казака. – Было уже такое.

– Я ему припомню, что он мной проманкировал, – с тою же своей тонкой улыбкой сказал Горец. Он как бы шутил, но эту интонацию шутливости в голосе перебивала обида. – Если только его президент России с собой в Сочи на горных лыжах не позвал кататься.

– Если так, то отказаться было нельзя. – Филолог поглощал свой фруктовый салат с таким азартом, что, похоже, собирался покуситься и на третью порцию. – Кто б из нас отказался?

– Ох, и бизнес у него теперь пойдет, – протянул Борец. – Ох, пойдет!

– Зависть – сестра успеха, – основательно перефразируя кое-кого из классиков, – не удержался Филолог, чтобы не вытряхнуть из себя очередную порцию мусора прежней жизни.

– Ну-ну-ну, – осаживающе поводил в воздухе рукой Горец. – Никому не завидуйте – и будете счастливы. Кавказская мудрость.

Казак всхохотнул:

– Мудрость мудростью, но перед этим надо приватизировать что-нибудь весьма доходное.

И опять все, будто по команде, обрушились в общий хохот – соглашаясь с Казаком, признавая его умозаключение хотя и цинично выраженным, но верным.

Часа три-четыре спустя Пьер обнаружил себя лежащим в гостиной на диване – в одних плавках, с шляпой на лице, словно прикрывался ею от бьющего в глаза солнца. Он лежал, содрав с лица полотняную шляпу, и никак не мог понять, что случилось, почему он лежит здесь и что значит эта шляпа. Потом ему вспомнилось. Это он заснул здесь. А шляпа на лице – потому что в комнате действительно было солнце и он оказался головой под его лучами. Нужно было перелечь в другой угол, но сил не было. Минувшая ночь не прошла даром, его неодолимо повело в сон, он еле-еле добрался до дома – и, не одолев лестницы, чтобы подняться в отведенную им с Жанной комнату на втором этаже, рухнул прямо тут, в гостиной.

Охая и постанывая, Пьер спустил ноги на пол, потряс головой. Голова была как чугунная. Ну на хрен, подумал он о Жанне. Если так каждую ночь – куда к черту, затрахает за пару месяцев.

Рука, которой опирался о сиденье, наткнулась на какой-то предмет. Он непроизвольно взял его, посмотрел. Это был пульт от телевизора. Так же непроизвольно, как взял в руки, он нащупал на пульте кнопку включения и нажал ее. Или не так чтобы непроизвольно. Посидеть попялиться в экран, пока не очухался. Два дня, кстати, не глядел в сторону телевизора. Сплошная природа перед глазами два дня.

Экран вспыхнул, динамики оглушающе ударили звуком голоса. Пьер торопливо нажал на реверс, убавляя звук. Звук пришел в норму, можно стало слушать, но его отключило от голоса, что вещал с экрана. Он не слышал, что говорил голос. Он только видел. Он смотрел на экран как примагниченный – и сонную одурь вымело у него из головы, как сквозняком.

На заднем сиденье серебристого шестисотого мерса с распахнутой дверцей сидел Музыкант. Он сидел, съехав вниз, так что ноги его упирались коленями в спинку сиденья впереди, голова у него свалилась на грудь и вывернулась набок. Он был мертв, о том можно было заключить по одной его позе. Даже если бы его ослепительная белая сорочка не была залита красным. За ним, в глубине кабины, громоздилась фигура его жены. И по тому, как недвижна она была, ясно было, что дальнейшее увеличение габаритов ей больше уже не грозит. Камера взяла машину в другом ракурсе, спереди, – теперь на экране было водительское место, водитель, молодой культуристского вида парень с бычьей стрижкой, лежал лицом на руле, свесив вниз руку – то, что предназначалось хозяину, досталось и ему.

Пьера подкинуло с дивана, вопль вырвался из него, и с этим воплем он бросился из гостиной.

– Муза убили! – вылетел он из дома. – Муза! Убили!

Когда все собрались в гостиной у телевизора, мерса Музыканта на экране уже не было, и вообще показывали что-то совсем другое. Какую-то квартиру, в которую кто-то проник, похитил, а соседи заметили незакрытую дверь…

– А, это же криминальная передача сейчас идет, – сказал Казак. – В воскресенье в это время – обычно.

– Может, Пьер, тебе показалось? – спросил Горец.

– Может, это и не Муз был? – добавил Борец.

Пьер заорал:

– Какого хрена! Я что, идиот?! Болван?! Первый день меня знаете?

– Ладно, хорошо. Остынь. Возьми себя в руки, – дотронулся до его плеча, потрепал по нему Филолог. – А что там хоть говорили? Какой комментарий?