Юрий Убогий - Что было, что будет

Взбудораженные солнцем, отзываясь на его накал и напор, необычно сильны были краски и запахи. Жестко блестели меловые проплешины, густо желтели донник и пижма, празднично, свежо алели подушечки чертополоха, синел мелкий крап незабудок, слюдянисто белели маргаритки, стайками выставлявшиеся то там, то здесь в сплошной, плотной зелени травы. Медово пахло кашкой и горько — полынью, и этот, разлитый вокруг, беспрерывно текущий в ноздри запах проникал, казалось Марине Николаевне, до самых глубин ее существа и представлялся ей запахом самой жизни, главным и нераздельным.

Она поднималась по склону холма медленно, не позволяя Бритвину помогать себе. Порой, в удобных местах, снимала босоножки, с наслаждением ощущая подошвами щекочущее, веселящее, заставляющее морщить губы в невольной улыбке прикосновение травы. Она шла и шла, все глубже погружаясь в краски и запахи, сливаясь с роскошью и безмерностью летнего дня, теряя себя в нем, наливаясь хмелем солнца и зноя. Недалеко от вершины остановилась у куста шиповника. Кое-где на нем еще держались запоздалые цветы со слабыми, бледно-розовыми лепестками. Она сорвала и понюхала один из них, поймав нежный, едва уловимый, грустный запах. Подошел Бритвин, осторожно обнял ее, и у нее не оказалось ни желания, ни сил ему противиться.

В воскресенье, после поездки с Мариной за город, Бритвин проснулся с таким чувством довольства и радости, которого не испытывал давно. Все, что произошло вчера, ярко и резко вспомнилось ему. Он потянулся до хруста и приятной боли в суставах, и невольная улыбка, появившись, так и осталась у него на губах.

Воспоминания продолжали мелькать, меняя друг друга, в них хотелось погружаться все полнее, но они же возбуждали в Бритвине особенную какую-то бодрость и желание действовать. Поколебавшись несколько минут в выборе, он в конце концов сдернул с себя одеяло и решительно встал.

Похожее самочувствие он испытывал после какого-нибудь рабочего успеха — написанной статьи, трудной операции. Цель, к которой он стремился в упорном, порой мучительном усилии, достигнута, и можно вздохнуть глубоко и свободно и ощутить удовлетворение от сделанного, и полноту сил, и новые возможности, которые открываются впереди.

По утрам Бритвин бегал — круглый год, в любую погоду. Он жалел те сорок — сорок пять минут, которые тратились на это, но иного выхода не было. Работа требовала хорошей физической формы, иначе такой тяжелый воз не потянешь. Работает мужик с азартом, себя не жалея, а годам к сорока, глядишь стенокардия, а там и инфаркт. И все, конец, сходи с круга, садись в тихий угол бумажки перелистывать. Нет, этого он не допустит, впереди работы лет двадцать пять, не меньше. Если, конечно, какой-нибудь кирпич на голову не упадет.

Побегав в соседнем скверике, Бритвин принял холодный душ и быстро приготовил завтрак. Вообще бытовые хлопоты не отнимали у него много времени. Все тут было продумано и рассчитано едва ли не по минутам — и уборка, и покупки съестного, и сдача белья в прачечную. Действуя четко и точно, Бритвин не очень-то и тяготился этими делами, тем более, что голова оставалась свободной, думай о чем хочешь. Он даже удивлялся, когда слышал разговоры о трудностях одинокой холостяцкой жизни. Какие там трудности! Просто надо делать все вовремя, не запуская.

Однокомнатная его квартира была обставлена лишь самым необходимым, да и гардероб был вполне спартанский. Он считал, что это удобно, не будешь, по крайней мере, раздумывать, что бы такое сегодня надеть. То же, что и вчера.

Во время бега, возни на кухне, завтрака Бритвин вспоминал Марину. Главная мысль была — это надолго. Он и чувствовал, и понимал, что она очень подходит ему, что она е г о женщина. Он давно хотел обрести прочную, постоянную связь, удобную и спокойную. П о ч т и с е м ь ю. П о ч т и жену. И вот теперь, кажется, давняя его мечта осуществилась.

В этот день работалось Бритвину прекрасно. Память о Марине, мысли и воспоминания о ней не оставляли его во время работы и каким-то странным образом не только не мешали, но, пожалуй, даже помогали ей. Он воспринимал их, как некий фон работы, приятный и бодрящий. Во время недолгого отдыха фон этот усиливался, заполняя собой сознание, а когда Бритвин вновь погружался в работу, отступал, становился приглушенным; но совсем не исчезал, напоминая далекую, едва слышную, музыку. И Бритвину казалось, что как-то так нужно вообще строить отношения с Мариной, чтобы они и радовали, и бодрили, и делу не мешали. Чтобы их можно было по желанию регулировать, словно музыку в радиоприемнике.