Юрий Убогий - Что было, что будет

В конце концов она решила быть с ним как можно холодней и официальней и пресекать любые его попытки к сближению. Вскоре после этого он попросил разрешения проводить ее домой, и она согласилась. Просто наваждение какое-то, тут же подумала она, запоздало собой возмущаясь. Вот тебе и холод, и недоступность! Позвал — и пошла…

Впечатление, которое произвела на нее эта небольшая совместная прогулка, искренне испугало Марину Николаевну. Особенно потому, что в памяти у нее почти ничего не осталось — ни улиц, по которым они шли, ни того, о чем говорил ей Бритвин. Она была совершенно поглощена тем, что он рядом, что она слышит его голос, видит в сумерках его лицо, а остальное мелькало, проскальзывало мимо, не задерживаясь в сознании. На следующий вечер все повторилось, опять почти не оставив воспоминаний, а лишь ощущение нереальности происходившего. Можно было даже сомневаться — не приснилось ли?

Прощаясь, Бритвин предложил ей съездить в субботу на дальний, загородный пляж, и она, не раздумывая и словно бы даже боясь размышлений, поспешно отвергая их, согласилась. Оставшись же одна, как-то неожиданно осознала всю важность случившегося. То, что происходило между ними до этого, если, конечно, смотреть формально и в душе своей не копаться, можно было счесть вполне невинным. За город на машине прокатились, по городу пару раз прошлись, пустяки, обычное общение. А вот теперь ей назначено свидание, и она согласилась на него прийти. Это было уже серьезно.

За два дня, которые оставались до субботы, Марина Николаевна измучилась сомнениями. Думая о предстоящей встрече с Бритвиным, она вдруг ясно начинала понимать, что это невозможно, недопустимо. Сам факт свидания представлялся ей почти изменой мужу. Ведь, в конце концов, если смотреть правде в глаза, не природой же любоваться поедет она с чужим и даже малознакомым ей мужчиной, не купаться, не загорать? То есть такое тоже не исключается, конечно, и все-таки это второстепенное, предлог, фон. Надо позвонить, решала она, и отказаться. Она даже посмотрела в абонементной карточке его рабочий телефон и обдумала то, что скажет ему, и тут, совершенно неуправляемо, мысли и чувства ее приняли совсем другой, противоположный оборот. Она до болезненности резко, так, словно что-то переключилось мгновенно в ее душе, осознала, насколько ей хочется его увидеть. Это ощущалось с такой силой, что сминало, перестраивало ее прежние, недавно такие очевидные и бесспорные рассуждения. Какая там измена, думала она. Что за чушь? Просто интересно, приятно с человеком общаться, что тут такого уж страшного? Тогда и обыкновенную прогулку по городу чуть ли не изменой можно считать. Да и где здесь границы, кем они обозначены? По городу, значит, можно погулять вдвоем, а искупаться и позагорать вместе уже нельзя? Нелогично, нелепо… В конце концов, ей не восемнадцать лет, чтобы бояться голову потерять.

Так она сомневалась и мучилась все два дня, и, в зависимости от того, что она в данный момент решила, менялось и ее отношение и к мужу, и к детям, и даже к матери. Решив отказаться от встречи с Бритвиным, она вдруг начинала видеть в своих домашних лишь то, что ей было неприятно, раздражало ее. Семейная жизнь поворачивалась к ней негативной своей стороной, казалось однообразной, скучной, мелочной. Все одно и то же, и вчера, и сегодня. И год назад то же было, и то же будет через год. Когда же она меняла точку зрения, решая, что встретиться с Бритвиным нужно, что не надо пугаться таких пустяков и преувеличивать их значение, то сразу же близкие ей люди освещались как бы совсем другим светом. Она начинала видеть особенно отчетливо их любовь к себе, заботливость, доброту, и в ней возникало чувство вины перед ними, словно она готовилась тайно их всех обмануть, предать. И вновь начиналась в ней внутренняя перестройка, и все повторялось, прокручивалось, как винт с сорванной резьбой.

За всеми этими колебаниями удобное время для звонка было упущено, и Марина Николаевна в конце концов решила прийти в условленное место и сказать Бритвину, что очень занята и поехать с ним, к сожалению, не может.

Суббота у Дмитрия оказалась рабочей, и Марина Николаевна ушла в полдень из дома, пообещав матери скоро вернуться.

Даже теперь, когда она приняла решение, противоречивое, двойственное душевное состояние продолжало мучить ее. Поддаваясь влиянию прекрасной летней погоды, праздничному, оживленно-беззаботному виду уличной толпы, она незаметно как-то оживлялась тоже, начинала спешить так, словно впереди ее ожидало что-то очень приятное, но тут же одергивала себя, и все вокруг и в ней самой съеживалось и тускнело.