Надежда Нелидова - Обратная сторона тарелки [сборник]

Был ли кто из посторонних? Был: заведующая отделом беседовала по фермерским делам с посетителем, маленьким деревенским мужчинкой. Подозрительный: одет в потёртое пальтецо, глаза бегают, красные от холода руки подрагивают. Даже на перчатки денег нет.

Мужчина знакомый? В первый раз видели. Оставался ли в кабинете один (наедине с Янкиным плащом)? Да: редакторша на минутку выходила отсканировать письмо. Где он? Вот только ушёл, ещё не должен далеко уйти от редакции.

Заведующая сельхозотделом — очень отзывчивая женщина, принимает чужие несчастья близко к сердцу — не накинув пальто, выскочила следом. Нагнала мужчинку, ухватила за рукав, насильно притащила его, упирающегося, красного, усадила на стул. Рядом сидела не менее красная и мучащаяся Янка, не смея взглянуть и страдая за вора.

Он что-то жалко бормотал, оправдывался, потел. Что-то в нём было жалкое, подозрительное, просматривался некий диссонанс. Лицо бледное, с втянутыми щеками, унылое как у пианиста — а пальцы узловатые, скрюченные, с широкими плоскими ногтями. Пальто длинное, интеллигентное — а дух от него деревенский, кислый, смесь дымка с навозом.

Янка, хватаясь за пылающие щёки, в отчаянии повторяла: «Ах, не знаю, ничего не знаю! Но у меня были деньги, и они исчезли».

С минуты на минуту ждали полицию. В дверь заглядывали сотрудники, рассматривали преступника. Янка в который раз демонстрировала: вот плащ, вот она его надела и обнаружила…

— А-а-а!

В кармане туго хрустнула живая — невредимая пачечка денег! И даже булавка сидела на месте! Янка сидела, вытаращившись, ничего не соображая. Только растерянно повторяла:

— Ничего не понимаю. Их не было, правда, не было!

Да все видели, что не было: она желающим показывала пустой карман. Его ощупывали, растягивали, заглядывали в него, нюхали, даже зачем-то дули внутрь…

Редакторша резко выдернула плащ у Янки, вывернула наизнанку. Молча, деловито растянула всем на обозрение. Крепко встряхнула — и выразительно, уничтожающе взглянула на Янку… Все увидели… второй внутренний карман, только пришитый с левой стороны.

Янка, в предвкушении новенькой сумки, присобачила его ещё осенью — и совершенно о нём забыла! И вчера пришила прочный карман с другой стороны. У неё оказалось два симметрично пришитых одинаковых кармана!

Как побитая собачонка, она сунулась к мужчине. Бормотала, извинялась, не глядя в глаза. Предлагала — о ужас, в этот миг она и готова была подпрыгивать — тысячные купюры. Совала (скотина!) бутылку коньяка из своего стола, припасённого для обмыва сумки, чтобы дольше носилась…

Мужчинка сморщился от страдания, от перенесённого унижения, от брезгливости, от животного отвращения к Янке с её погаными деньгами и коньяком — и быстро ушёл, почти бежал. Вряд ли когда-нибудь ещё он обратился не только в их редакцию — а вообще в СМИ, какие существуют на свете. Будет обегать их, как зачумлённые, на пушечный выстрел.

Голубоволосый ответственный секретарь потрясал над Янкиной пушистой повинной головой кулаками, топал ногами. Патетически, гневно восклицал:

— Позор! Срам! Мы — центр пропаганды и идеологии… Незапятнанная, добытая десятилетиями самоотверженного труда репутация! Легендарное советское прошлое! Полувековая история! Барахольщица, тряпошница, журнашлюшка! Из-за вонючей шмотки унизить, оболгать, растоптать человека — вот оно, ваше новое циничное поколение! Будьте вы прокляты!

Он был великолепен, актёром бы ему в театре работать. А Янку в редакции долго называли «наш Гудини» и просили изобразить фокус.

— Я их в трёх водах! — продавец всё совал руки желающим. Толпа рассосалась, осталась одна Янка. Фу, не узнал.

— Беру! — сказала она и шире растопырила пакет. — И молоко, и творог, и масло. И знаете что? Устройте мне экскурсию в деревню, а? Я давно хочу в деревню перебраться, домик присматриваю. Свои овощи, молочко…

Она врала, смело и честно смотрела в чужие глаза. Отличный материал для газеты получится.

В субботу Янка помогала грузиться Геннадию (его имя было указано в бейджике). Половина молочки снова не распродалась. Гена с укором вздыхал:

— Опять свиньям вылью золотое своё молочко. Э-эх, граждане-товарищи! Пейте-ешьте свою пластмассу, от натурального-то отвыкли. Коровой ей, видите ли, молоко пахнет. А чем оно должно пахнуть, французским кремом?!

Янка неделю назад ему бы не поверила. Но, ежедневно завтракая Гениным творожком: вкуснейшим, нежным, скрипучим, похожим на мягкие рассыпчатые лунные камешки — была с ним согласна. Поискала Генину «ниву» на стоянке: