Герчо Атанасов - Провинциальная история

Поздно ночью, отяжелев от вина, он поднимался по лестнице отеля, начисто забыв о существовании лифта. На втором этаже он неожиданно увидел ту самую красавицу, которую уже давно заметил в объединении. Молодая женщина шла неторопливо, то ли усталая, то ли охмелевшая. Караджов обшарил взглядом ее стройную фигуру, ноги, и у него потемнело в глазах. Ловким движением он обхватил ее рукой за талию, женщина ахнула, обернулась, но было поздно: Караджов властно увлек ее по бесшумным коврам в свой роскошный номер.

Стоил Дженев погибал. Еще час-два назад ничто не предвещало кровоизлияния — врачи считали, что сотрясение мозга, полученное им полмесяца назад, не слишком тяжелое, провалы в памяти стали реже — признак того, что дело идет к полному выздоровлению. Стоила выписали из больницы, и вот уже десятый день он лежал дома. При нем неотлучно находилась Евлогия, похудевшая, подурневшая, с черно-синими тенями под глазами, о плотно сжатыми губами. Несмотря на то что отец как будто поправлялся, она не выходила из дому, махнув рукой на свои служебные дела. Вместе с ней дежурила медицинская сестра.

И вдруг это кровоизлияние, начавшееся вчера под вечер. Евлогия первая поняла, что́ с ним, она бросилась к телефону, побежала за соседями. Почти круглые сутки врачи боролись с бедой. Стоил не открывал глаз и дышал при помощи кислородной маски, издававшей устрашающее шипение, когда ее снимали. В квартиру были доставлены мониторы, всякого рода аппаратура, электрокардиограф, медикаменты.

К семи часам приехал Бонев, во второй раз сегодня. Он постоял перед белым как полотно Стоилом, опутанным проводами и трубками, затем отошел в сторонку с главным врачом и прибывшим из столицы профессором.

Несчастье случилось в тот самый день, когда Караджов утренней порой следил за Стоилом из машины. Это было даже не несчастье, а какая-то нелепость. Стоил вышел из окружкома и направился домой. Прошел по улице, которой ходил каждый день, свернул на аллею парка, поднимающуюся к его дому. И тут позади него из-за кустарника, еще не сбросившего листву, выскочила худая женщина в старом пальто со свисающим шарфом, настигла ничего не подозревающего Стоила и чем-то огрела его по затылку.

— Убийцы! Убили моего братика, это ты его убил, вот тебе за это… — вопила она на весь парк.

Оглушенный ударом, Стоил мягко рухнул на землю у ног умалишенной. Из его затылка струилась кровь и уходила в мокрый песок. Увидев кровь, женщина ахнула, отшвырнула небольшой круглый булыжник и хотела было убежать, но затем вернулась, присела на корточки у неподвижного Стоила и запричитала писклявым голосом:

— Ох, миленький ты мой, ох, добренький ты мой, дал пенсию за моего братика, ох, родненький, как же ты сладко у меня уснул…

Сбежался народ, их окружили, чьи-то мужские руки схватили юродивую и потащили ее, а она неистово завыла:

— Дайте ему кровь, нешто не видите, что он проливает кровь на могилу моего брата!.. Дайте ему кро-о-овь!

Прибежали работники окружкома партии, среди них был и потрясенный Бонев. Через несколько минут подъехала «скорая», врачи посовещались, уложили Стоила на носилки и увезли. На месте происшествия собралась толпа. Подоспела милиция, движение по бульвару было на время приостановлено. Бонев сказал несколько слов офицеру, прибывшему на «волге», и отправился в больницу.

В тот же день из Софии приехал профессор-консультант. Так началась борьба за спасение Стоила, длившаяся несколько дней подряд. И усилия врачей были не напрасны: опасность миновала. Стоил пришел в сознание, и, после того как упорно просил об этом, его перевезли домой, оставив под строгим медицинским наблюдением.

Все эти дни город жил несчастьем, которое стряслось с Дженевым. Не обошлось и без слухов, когда нелепых, когда злобных, — рассказывали, например, что бывшая жена Дженева, Мария, переодевшись цыганкой, подкараулила его и пыталась убить. Были и другие предположения. У больницы собрались рабочие и служащие завода, соседи со всего квартала — им не терпелось что-нибудь узнать о состоянии его здоровья. Многие, особенно женщины, приходили с цветами.

Каждый день в больницу являлся Бонев и почти всякий раз заставал там Крыстева и Белоземова. При виде собравшихся Бонев все больше злился на юродивую и думал, что в какой-то степени и он виноват в случившемся. Накинув на плечи халат, он заходил в палату, садился у койки. Стоил лежал с закрытыми глазами, неподвижный и почти бездыханный. Лишь время от времени удавалось заметить, как слегка поднимается его грудь. У изголовья было много цветов, а сам Стоил казался маленьким, как бы терялся в сверкающей белизне постели. Вместо того чтобы скрасить обстановку, цветы создавали похоронную атмосферу. Бонев долго не выдерживал и выходил в коридор покурить. Неужели камень сумасшедшей окажется сильнее жизни? — думал он. Неужели больше не увидеть Стоила на ногах, с сигаретой в руке, не встретить его умный, немного усталый взгляд?