Полина Жеребцова - 45-я параллель

Николя продемонстрировал следы от зубов на шее.

– Ты говорил ему, чтобы отстал?

– Конечно!

Николя выглядел настолько расстроенным, что я согласилась помочь.

– Ладно, скажи, как его найти.

Бар «Ирис», где околачивался Клоп, был маленьким и грязным. Сточное место на улице Мира. Неприятно переступать порог притона ставропольских наркоманов, воров и алкашей, но защитить Николя было важней.

Клоп оказался таким, каким описал его мой друг: плотного телосложения, с грубыми чертами лица и металлическим кольцом в носу.

Он тянул из высокого стакана пиво и смотрел карими глазами в пустоту. За круглым столиком рядом с ним никого не было.

В дальнем углу шумела компания подвыпившей молодежи.

Я подошла и села напротив Клопа. Его черная кожаная куртка была с длинной бахромой, свисающей с пелерины. Значок трискелиона в виде нашивки украшал правый рукав: три бегущие неведомо куда ноги, а посередине круг, разделенный на системы вращения. Ботинки Клопа с тяжелыми железными пряжками торчали из-под стола, как носорожьи морды.

– Чего надо? – глухо произнес он.

Клоп видел меня впервые в жизни и мог создать любую иллюзию, согласно внутреннему багажу знаний.

На мне был платок, завязанный по-пиратски, и дубленка с искусственным мехом.

– Сам как думаешь? – спросила я, наслаждаясь процессом.

Мне нравились игры. Иногда я бываю воином, а иногда чародейкой. Кем я буду сегодня, знает только Аллах.

– Говори или иди отсюда. – Клоп глотнул пива.

– Я скажу, а ты послушаешь.

Улыбки оказалось достаточно, чтобы сидевший передо мной человек отставил стакан и заглянул в мои глаза.

– Чего так? – усмехнулся Клоп.

Видимо, его, как и меня, происходящее весьма забавляло.

Я приподняла штанину и вытащила из сапога кинжал.

– Он легко войдет в твое горло, – сказала я, продемонстрировав клинок и продолжая улыбаться.

Клоп непроизвольно отпрянул, а затем презрительно сжал губы. По его лицу пробежала тень.

– Ты не заговаривайся, – ледяным тоном произнес любитель БДСМ. – Не то сама на него напорешься.

– Хочу, чтобы ты понял, – ласково сказала я, – мне терять нечего. За друга я могу убить.

– Кто твой друг? – наморщил лоб собеседник.

– Ты знаешь. – Кинжал вернулся в ножны. – Это Николя.

– Эх, вот в чем дело. – Клоп громко хлопнул ладонью по столу. – Никогда еще за педика не вписывалась сумасшедшая девушка.

Бармен выглянул из-за стойки и спрятался. На руках Клопа были черные митенки – перчатки без пальцев.

– Не стучи. Я десять лет была на войне. Что твой хлопок по сравнению с бомбами?

Клоп разглядывал меня с неподдельным интересом, вероятно, потому, что впервые видел нечто подобное.

– Давай по-хорошему. Зачем тебе это? – спросил он меня.

– Он мой друг.

– И все?

– Можешь считать его моим братом.

Шумно вдохнув, Клоп сделал большие глаза.

Я собралась уходить. Энергетика таких мест словно сажа, долгое время мне не вытерпеть.

– Погоди. – Клоп попытался меня остановить.

– Мне пора!

Выходя из «Ириса» с кинжалом в сапоге, я мысленно представила ситуацию, в которой мне придется дать отпор взрослому мужчине, и меня это не испугало. Позабавило.

Мы блуждаем по мирам и играем в игры. Ныряем из одной жизни в другую, строим мосты из энергий, рушим заоблачные замки.

Снег хрустел под моими сапогами. Его хруст заставлял идти медленно, наслаждаясь каждым прожитым мгновением.

У автобусной остановки меня догнал Клоп.

– Я поговорить! Интересно стало, кто ты такая. Николя рассказал обо мне?

– Сказал, что ты любишь причинять боль.

– Ты ничего не знаешь об этом, – нахмурился Клоп. – Позволь объяснить.

– Позволяю.

– Тебе обязательно нужно попробовать. Иначе ты никогда не узнаешь, нравится тебе это или нет.

– Здесь и пробовать нечего. Вся страна этим занимается: «нижних» гораздо больше, чем «верхних».

– А ты сечешь в нашем деле! – усмехнулся Клоп. – Ничего, если я закурю?

– Моя мать и Николя курят. Я смирилась.

– Признала их господство?

– Ха-ха, господство и подчинение! – хихикнула я.

– Смеешься по глупости. Твоя мать курит, а моя, когда мне было семь, начала приводить домой пьяных дружков. Мы жили в однокомнатной квартирке под самой крышей. Чтобы я не мешал ее утехам, меня избивали и швыряли на кровать. Рядом с кроватью мать ставила швабру щеткой вверх и набрасывала поверх нее штору. Я лежал, не смея шелохнуться. Шепот, стоны буквально в метре от меня заполняли комнату. Вначале я зажимал уши, жмурился и прятался под одеяло. Но со временем мне стало интересно, почему мать просит ночующих у нас мужиков ублажать ее тем или иным образом. Найдя в шторе дырку, я наблюдал за происходящим. Матери нравилось, когда кто-то из мужчин причинял ей боль. Их она кормила утром не яичницей, а оладьями с кленовым сиропом. В двенадцать я сбежал из дома. Выжил на улице и понял, кто я.