Полина Жеребцова - 45-я параллель

Когда вернулся отец, он в него выстрелил. Отец потерял сознание. Дядя был жив. Раненый, он пытался доползти до калитки. Патроны закончились. Парень кухонным ножом добил дядю. Итак, вопрос: почему те, кто пережил войну, так любят смерть?

– Ты ошибаешься. Те, кто пережил войну, обладают сочувствием. На свете полным-полно притвор, которые переждали войну в мирных регионах и с удовольствием теперь рассказывают сказки. Тот, кто владеет сердцем и умеет сострадать, никогда не погрузится во тьму.

– Ты – стоик! В древних Афинах тоже верили, что безнравственные поступки подобны саморазрушению, – сказал Захар.

Чтобы не злить мою маму, друзья не стали заходить в гости. Мы попрощались у калитки, и я вошла домой без котят, но с ливерной колбасой.

Одуванчик, Полосатик и Васька по достоинству оценили подарки незнакомки.

– Дело есть, – заявила мама, заметив, что я присела на кресло. – Пойдем-ка в магазин за продуктами.

Умолчав, что друзья помогли раздать котят, я спросила:

– Почему ты не хочешь, чтобы я общалась с Николя?

После того как моя мать узнала об ориентации Захара и Николя, ее будто подменили. Вроде бы она не желала им зла, мы ведь раньше дружили, и парни проявляли вежливость по отношению к ней, однако мне она велела с ними не общаться во избежание дурного влияния.

– Даже слушать не желаю! – отрезала мама. – Будешь дружить с ними и сама станешь такой же. Ты на себя посмотри. Где большой платок?!

– Они любят друг друга!

– Рот закрой. Мне все равно, кто кого из них имеет в зад. Понятно? Мужчины не должны заниматься такими грязными вещами. За это забивают камнями. Лучше бы мы ничего не знали, а эти несчастные ничего не говорили!

– Двадцать первый век, мама! Какие камни?

Мама шла по улице хмурая, уставшая и нервная. Несколько раз она толкнула меня, а затем попыталась ударить, не обращая внимания на прохожих.

– Не хочу, чтобы моя дочь общалась с геями и лесбиянками! – со слезами в голосе прокричала она. – По шариату их ждала бы смертная казнь! В Древней Руси тоже бы не помиловали! Строго тогда обходились с извращенцами.

– Помню я этот шариат у нас в Грозном, когда казнили людей прямо на улице и даже мальчика шестнадцати лет расстреляли!

– Мусульманские законы самые справедливые!

– Должен быть гуманный светский суд.

– Тогда порядка не будет. Что же это такое?! – возмущалась мать. – Мужики без стыда имеют друг друга в зад! На Руси давно нет строгих законов! Кто помнит Старый Завет? Кто читал Новый? Приходится обращаться к мусульманским хадисам. Между шариатом и европейской вседозволенностью я выбираю шариат! – громко заявила она.

– А я выбираю европейские ценности!

– Это еще почему?! – завопила мама. – Ненормально, чтобы мужчины спали вместе!

– Поэтому и выбираю: если люди будут спать, с кем захотят, все останутся живы, а с радикальным мышлением тут как тут смерть и гробы!

– В Советском Союзе нам о педерастах не рассказывали. Мы про обычный секс ничего не слышали. Как тебя в грешную дружбу утянули шайтаны?! – ругалась мама. – Со всем милосердием каждому греховоднику для исправления надо дать по спине сто ударов палкой. Потом заставить жениться на скромных женщинах. Всем, кто не одумается, – смерть! Смерть мужеложцам-сластолюбцам! Грех их велик!

Редкие прохожие оглядывались на меня и маму. В длинной черной юбке, теплом жакете, мама походила на разбушевавшуюся цыганку.

– Не кричи, – сказала я, нарушив главную заповедь не пререкаться. – Неужели ты желаешь смерти Захару и Николя?

– Ах, ты мерзавка! Сволочь! Гадина! – мама завопила во все горло. – Ты, паршивая овца, совсем отбилась от Корана! Аллах, помоги мне! Почему мы не заставили тебя выйти замуж в тринадцать лет? Ведь сватались чеченцы! Спасли бы честь предков! А теперь у тебя голубые друзья!

– Ты считаешь, необходимо выходить замуж в тринадцать лет?

– Мне плевать, что тебе нужно. Дети подчиняются родителям! Родители дали жизнь – имеют право и убить. Так гласит святой и строгий закон. В тринадцать лет в Древней Руси замуж отдавали, а на Востоке до сих пор отдают. И это – правильно!

Мама подняла несколько мелких камней и запустила в меня. Камешки больно ударили по ногам.

– Перестань! – попросила я.

– Еще дома получишь, – пообещала мама. – А о пидорках даже заикаться не смей, а то губы в кровь разобью!

И она, гордо подняв голову, зашагала вперед.

Вместе с январем пришла зимняя сессия в университете.

Ежедневные истерики матери были ужасны. Она обвиняла меня в невозможности нормально питаться и требовала решать проблемы.