Полина Жеребцова - Дневник Жеребцовой Полины (часть первая, отрывок, Чечня - 1995г) Мне жалко солдата

Стреляют, но я привыкла. Не боюсь.

Когда очень близко гремит, баба Нина поет песни или читает частушки с плохими словами. Все тогда смеются и не страшно.

Баба Нина молодец.

Мы на печке из кирпича в подъезде готовим. Я смотрю на огонь и думаю: там живут саламандры.

Суп и лепешки, пышки можно печь на кирпичах. Мы все чумазые, грязные. Все вещи в копоти. За водой ходим за дома, на трубы. Иногда лежим на земле — чтобы не убили. Так надо.

Баба Римма болеет. Это Аленкина бабушка. Я иногда бегаю к ним во второй подъезд.

У них есть буржуйка. А у нас очень холодно. Мы спим в сапогах и пальто.

Мы делаем коптилку в банке: там фитиль и керосин. Так не совсем темно ночью, и можно шептаться, пока самолеты бросают бомбы.

Все горит. Всюду пожары. Бомбы с неба.

Убило тетю в переулке, и с другого дома семью убило.

Люди умирают, когда идут за водой, ищут хлеб.

К нам приходил какой-то мужик, просил керосин. Мама не дала.

Нас много. Кушать нечего. Мама и другие люди ходили на «базу». «База» — это такое место, там мороженое в ящиках. Его все грабят. И мама принесла с тетей Валей чуть-чуть.

Мы его разогрели и пили с лепешкой. Очень вкусно.

Снег топим. Тока его мало. И он какой-то невкусный. Вот раньше сосульки были вкусные. А этот какой-то горелый, серый. Мама говорит, это от пожаров.

Поля.

На остановке «Нефтянка» мы видели девушку-чеченку с рыжей косой.

У нее на голове зеленая лента. А в руках маленький автомат. Девушке лет шестнадцать. Она воюет за Грозный. С ней был мальчик младше нее. Наверное, ее брат.

Дед незнакомый на остановке сказал:

— Она защищает Родину. Ты подрастешь, и ты будешь! — и показал на меня пальцем.

А мама сказала:

— Красивая девушка. Дай Бог ей удачи!

"Рыжая" покраснела и ушла.

Еще я узнала, что такой маленький автомат называется «тюльпан». Совсем как цветок!

Еды нигде нет. Хлеба нет. Баба Нина раздобыла капусты. Мы едим капусту!

Мне скоро десять лет.

Поля.

Мансур показывал ракетницу. Это такая трубка. Ей подают сигнал. Он нашел ее на улице.

Дядя Султан, папа Хавы из первого подъезда, поймал где-то маленькую курицу, сварил ее в большом ведре и давал всем попить бульона. И нам дал. Мы сразу, всем коллективом, набросились и съели. То есть выпили воды от курицы. О, как здорово! Дядя Султан еще дал две картошки!!!

Хавы дома нету. Она с мамой в Ингушетии.

Поля.

Пришел пешком через синие горы сын бабы Оли. Она старая. У нас жила. Его хотели расстрелять и солдаты, и ополченцы. Он всем сказал:

— Я иду к маме!

И его не убили.

Он — храбрый.

Мы были такие голодные! А он сходил на «базу», и принес нам пол ящика кильки!

О, как вкусно!

Бабу Олю он забрал.

Они будут пешком уходить из города.

Поля.

Сказали, по больнице стреляли российские солдаты. Там много погибло людей.

Видела на улице женщин с зелеными лентами на головах.

Они воюют. Они пришли из сел, с гор. Все — чеченки.

У них автоматы.

Еды нет. Воды нет. Холодно.

Я часто сижу в ванной комнате. Стекол нет. Решеток нет. Снарядами унесло. На полу снег. С бабкой Ниной ругаюсь. Она книги хочет жечь вместо дров!

С Баширом тоже ругаюсь. Он дергает меня за волосы. Противный второгодник! Юрочка дурачится. А я люблю Мансура. Только это страшный секрет! И чтобы никто не знал, я буду прятать тебя, дневник, за шкаф. Если Башир найдет тебя, мне грозит пожизненный позор. Он всем разболтает.

Мансур очень храбрый. Он пытается найти еду и не боится обстрелов.

Еще на остановке делали ловушку ополченцы.

Подпилили деревья и поймали БТРы. Бросали в них «поджегушку». А потом постреляли солдат и ушли.

А мальчишки с нашего двора туда побежали. И потом сказали, что один солдат еще был жив. Он попросил, чтобы его застрелили из пистолета.

У него не было ног. Они сгорели. Он сам попросил. Так сказал Али, который живет через квартал от нас. Али тринадцать лет. Это он убил. А потом он плакал, потому что убивать страшно. Он убил из пистолета. Бабка Нина крестилась, и все плакали. Али отдал тетям письмо. У того солдата написано так:

«…Береги дочек. Мы спускаемся к Грозному. Нет выбора. Мы не можем повернуть, наши танки навели на нас пушки. Если мы повернем — это предательство. Нас расстреляют. Мы идем на верную смерть. Прости…».