Полина Жеребцова - Дневник Жеребцовой Полины (часть первая, отрывок, Чечня - 1995г) Мне жалко солдата

Бабуля его где-то украла.

Поля.

Мы с мамой шли сегодня в центре города.

Такая стрельба! Я прошу ее:

— Уйдем! Уйдем отсюда! Мне страшно!

А она тащит меня за руку и идет. Она думает, нас не могут убить.

Глупая.

Поля.

Я написала Мансуру стихи.

П.

Все воруют.

И тетя Г…, и тетя А…, и тетя З… и дядя К… и Х, и М…

Все с утра берут тачки. Идут. А потом приходят — приносят ковры. Посуду. Мебель. Два— три человека не воруют только. Юрий Михайлович не ворует, и еще несколько соседей не воруют.

Другие соседи говорят:

— Русские солдаты воруют!

И это правда.

— И мы будем воровать! Все равно добро пропадет.

И делают так.

Из дома напротив самый неутомимый дедуля Полоний. Он раньше в тюрьме работал. Надзирателем.

Теперь по пять раз в день тачки носит. С ним около десяти его друзей.

Ругаются иногда, кому чего достанется. Прямо во дворе орут.

А с нашего дома отличаются тетя Амина и тетя Рада.

Дурдом!

Мы пошли в центр: я, мама, тетя Валя и Аленка.

И тоже зашли в один частный дом. Там чай был. Мы взяли по одной маленькой коробочке. Потом я увидела куклу. Она валялась на улице. Это был пупсик. И я его взяла. Аленка нашла карандаши.

А мама ничего не взяла. Сказала, что ее чуть не убил снайпер пулей. Снайпер стрелял в маму.

Ведь стыдно, если убьет снайпер в чужом доме, и тебя найдут там, как вора.

— У нас дома своих куча вещей. Девать некуда! — сказала мама. — Идем домой!

И мы ушли.

Поля.

Мы ходили в церковь. Она за мостом, где река Сунжа. Сунжа грязная, мутная.

Церковь от снарядов покосилась. По ней не раз попадали. Вокруг дома, как будто после страшного землятресения: вроде были дома, а теперь только часть стены.

В церкви давали соленые помидоры и макароны в стаканчиках.

Все бабушки были русские, и тети чеченки были. Детей много. Бабки на них ворчали. Еще я там видела Катю. Она живет в разрушенных подъездах.

У нее убили папу, маму и бабушку. Катя красит губы. Она нашла красную помаду в разбитом доме. Кате четырнадцать лет.

Мама сказала, что бомба попала в зоопарк, и звери погибли. А я видела собаку. У нее осколками отрезало нос. Она без носа теперь.

И много убитых собак.

Еще говорили: в дом пенсионеров (дом престарелых) попали бомбой, и они погибли.

В церкви тетя-монашка меня водила внутрь, вниз. Там, в подвале, темно, и только свечки тонкие горят у икон. Все молились, чтобы скорее война ушла. Тетя-монашка дала мне рыбу и картошку. И я ела. А мама двор подмела в церкви.

Сказали, что макароны и помидоры дали казаки. Казаки — такие люди, живут где-то далеко, и сюда помогают. Потому, что война.

Потом мы шли назад. Военные сильно стреляли. Мы лежали на земле.

И видели мертвого русского солдата. Его при нас убило. Он лежал, а рядом оружие.

Он был одет в синюю форму.

Мама пошла во двор. А там БТР. И сказала:

— Идите, там ваш парень лежит!

А солдаты что-то ели и пили из бутылки. И не пошли.

Мы ушли домой.

Дали дедушке Юрию Михайловичу немного помидор и макарон.

Он обрадовался!

Поля.

Танки едут, а на них ковры. Говорят, возят в Моздок, продают.

И в Ингушетию. Там даже рынок есть. Все ворованное покупают.

А тетю Д… и тетю А… поймали в чужом доме на воровстве. Это — наши соседки.

И тетка-чеченка им сказала, что они «сволочи». Они обиделись.

Сказали, все равно сгорит — потому и берут чужие вещи. Соседи грабят, и военные грабят.

Квартиры и дома. Двери открыты из-за снарядов и бомб.

В домах, если не взяли вещи, то расстреляли: телевизоры расстреливают, стиральные машины.

Мы ходим — ищем хлеб. Нигде нет. Мешок с мукой кончился. Еды нет. Я все время голодная, и мама тоже. Наши беженцы чинят стену в своей квартире на третьем этаже. Бегают туда, пока не стреляют.

Был момент, когда русские танки заехали во двор, а мы все вышли. Мы ни разу не ходили в подвал, а тут решили пойти в подвал. Очень стреляли. Но танки заехали во двор, а мы вышли и дверь закрыли.