Много предстояло мне работы, всюду надо было успеть. В таком темпе можно было не заметить карьеристов и самодуров. Как-то мне доложили, что один командир ударил шофера, тот упал и сломал себе два ребра. Я сразу же выступил за строгое наказание виновника. Товарищи начали меня отговаривать, ссылаясь на то, что командир молод и просто погорячился, к тому же поступил он так вовсе не без причины…
Я тоже был молод, многого еще не понимал, но в одном я и тогда был последователен: никого не разрешал обижать. Командиров, которые пытались превысить власть или просто были грубы с подчиненными, я не любил и строго с них спрашивал.
Служил у нас в части один цыган, Йожеф Коломнар… Он очень не любил, когда им командовали. Стоило сержанту заставить его что-нибудь сделать, ну, например, вымыть пол в казарме, как цыган начинал возмущаться. Он не только не выполнял приказания, но еще и ругал командира. За это его не раз наказывали, но ничто не помогало.
Когда командирам надоело нянчиться с цыганом, они попросили меня побеседовать с ним.
И вот цыган стоит передо мной.
«Садитесь», — предложил я ему.
Он сначала затряс своей лохматой головой, а затем резко бросил:
«Нет!»
Я подошел к нему поближе, предложил закурить. После долгих колебаний он закурил, но так и не сел. На мои вопросы он отвечал коротко.
«Садитесь же!» — предложил я еще раз.
Цыган прошел к столу и присел на краешек стула, потом косо посмотрел на меня, вскочил и выкрикнул:
«Сажайте меня на губу, а сейчас отпустите!»
Мне казалось, что я вижу самого себя. Я понимал, что такое поведение Коломнара чем-то вызвано. Таким, как он, долгое время был и я: не раз спорил с хозяином, не думая о том, что он, разозлившись, поколотит меня. Я был диким, но таким меня сделала нелегкая жизнь. Видно, и в Коломнаре что-то надломилось…
Постепенно парень начал сдаваться. Этому предшествовал мой рассказ о себе, о своем трудном детстве. Сначала он, казалось, и не слушал меня вовсе. Сидел, опустив голову на грудь, и только иногда поглядывал на меня. Я начал задавать ему вопросы о том, где и как он жил до призыва в армию.
И тут Коломнара словно прорвало: он начал говорить. В его голосе чувствовалась злость, как будто во всех его злоключениях был виноват не кто-нибудь, а именно я.
Коломнар рассказал, как он жил в цыганском таборе, кочуя вместе с ним по всей стране, как они голодали, а особенно он, самый маленький. Когда же цыгане шли воровать, его, мальца, посылали первым, так что тумаков обычно ему доставалось больше, чем другим. Постепенно парнишка привык к тому, что его все обижают и бьют.
Я старался затронуть в Коломнаре человеческие струнки. Можно было посадить на гауптвахту, можно было ходатайствовать о его досрочной демобилизации. Казалось, какое значение имеет один человек в армии, тем более такой, с которым греха не оберешься. Но мне хотелось сделать из Коломнара не только солдата, но и настоящего человека. Хотелось вдохнуть в него веру в людей, в жизнь. Я чувствовал, что в этот момент должен сказать ему что-то, чтобы он сразу же поверил мне.
«Знаете, Коломнар, а ведь в армии вы свободно можете стать младшим командиром!» — сказал я.
Он удивленно посмотрел на меня, а затем спросил:
«Это вы серьезно?»
Я и сам был несколько удивлен своим заявлением, но отступать было уже некуда. Коломнар ждал ответа на свой вопрос.
«Это вы просто так говорите. Лучше скажите, что нужно сделать, чтобы стать младшим командиром?»
Я пообещал ему при следующей беседе все рассказать.
Распрощавшись с Коломнаром, я вызвал к себе командиров отделений и рассказал им о нелегкой жизни цыгана, а потом посвятил их в свой план, который им почему-то не понравился. Тем не менее мы с ними договорились, что Коломнара назначат заместителем старшего по казарме.
Нужно было видеть, как он старался! Да и не удивительно: впервые в жизни ему оказали доверие. Он очень старался, чтобы помещение было самым лучшим. Два года он отслужил с честью, и вот пришел день демобилизации.
В тот день он пришел ко мне в кабинет и заплакал. Хотел что-то сказать и не смог. Я обнял его…
Мое тяжелое детство и юность развили во мне чувство сострадания к людям с нелегкой судьбой. Однажды я познакомился с рядовым Лайошем Сийярто, с которым пришлось испытать немало трудностей. Командир роты и замполит уделяли Лайошу больше внимания, чем всем остальным солдатам. Однако и это не помогало: Лайош оставался все таким же флегматиком и циником.
Читать дальше