Имре Уйвари - Особенный год

Разговор со мной он начал дерзко, заявив, что уже и в тюрьме успел побывать.

«Оступиться легко, — заметил я. — Человеком стать гораздо труднее».

Не один раз вызывал я его к себе для беседы. Однажды рассказал ему историю своей жизни. Слушал он меня с хитрой ухмылкой, но вскоре заинтересовался. Когда мы прощались, я сказал ему:

«Если у вас возникнут какие-нибудь трудности, приходите ко мне».

Но он не пришел. Я разыскал его, поговорил с его товарищами. Они рассказали мне, что парень на удивление изменился: добросовестно исполняет приказания, больше того, бывают случаи, когда он добровольно изъявляет желание сделать что-нибудь. И вдруг пришла беда: находясь в карауле, он совершил преступление. Попал под трибунал, который приговорил его к отправке в штрафной батальон на восемь месяцев.

В день суда я разговаривал с Лайошем. Мне было жаль парня. Он дал слово исправиться. Освободили его досрочно за хорошую работу. Прибыв снова в часть, он первым делом пришел ко мне поблагодарить за советы…

Подполковник, на груди которого сверкали восемь правительственных наград, все рассказывал и рассказывал мне о своей жизни. Он уже одиннадцать лет как женат, имеет двоих сыновей. Окончил военную академию и теперь заочно учится в университете на третьем курсе исторического факультета.

— А что тебе известно об отце и братьях? — спросил я его в конце беседы.

— Об отце и братьях я, к сожалению, ничего не знаю.

— Узнал бы ты их сейчас?

— Вряд ли.

— А когда ты их видел в последний раз?

— Двадцать лет назад. Эржи разыскала отца. Он к тому времени женился на какой-то женщине. Разговора с ним как-то не получилось. Когда мы встретились, я сидел рядом с ним, но казалось, что между нами выросла какая-то стена отчуждения… Отец мой был столяром. Уехав домой, я через несколько дней написал ему письмо, в котором просил сделать мне солдатский сундучок, но ответа от него так и не получил. Так я и ушел в армию, завернув свои вещички в узелок.

— А позднее тебе не хотелось его найти? — спросил я подполковника.

— Желание было, но оно так и осталось желанием. Откровенно говоря, он и сам мог бы меня разыскать, если бы захотел.

— А если я его найду, захочешь ты с ним встретиться?

Подполковник тяжело вздохнул и только пожал плечами.

Адрес Золтана, старшего сына из семьи Фаркашей, я узнал от Эржи. Когда все они попали в приют, Золтану, самому старшему, было около семи лет, поэтому мне хотелось обязательно узнать его впечатления.

— Все, собственно, было именно так, как вам рассказывали Эржи и Янчи. Хорошего в детстве мы не видели. — И он махнул рукой. — Ну, теперь это в прошлом, правда, в душе остался неизгладимый след.

— Я слышал, вас часто били.

— Да, и знаете, я к этому даже вроде бы привык. Гораздо хуже на меня действовали оскорбления и сознание собственной униженности. Каждый мог сделать со мной все, что хотел. Представляете себе, с семилетнего возраста я уже привык к тому, что я хуже любого животного. Лошадь, например, имела цену, ее можно продать. У каждого хозяина, у которого мне приходилось жить, были свиньи, но даже когда забивали свинью и начиняли колбасы, мне ничего не перепадало. Я был вынужден отбирать у кошки украденный ею с хозяйского стола кусок колбасы.

— А как вы жили после хождения «по людям»?

— Примерно в самой середине войны вернулся к матери в Пештсентимре, где она работала на небольшом кожевенном заводе. Устроился туда и я. Было мне тогда пятнадцать лет. Хозяин посмотрел мои документы и, покачав головой, сказал:

«Тебе еще нет шестнадцати. Мне такие не нужны!»

«Мальчик работал у хозяина в селе, он справится с любой работой», — заступилась за меня мать.

«Возьму с трехнедельным испытательным сроком, а там посмотрим», — согласился хозяин.

Рабочий день начинался в семь утра. Когда было много работы, приходилось работать и ночью. Работа была тяжелой и грязной, но зато тут хоть платили…

Тем временем войска Советской Армии приближались к Будапешту. Мне прислали повестку с требованием явиться в казарму воинской части. Таких, как я, пятнадцати-, шестнадцатилетних юношей собралось несколько сот человек. Это была обычная воинская часть. Неделю нас продержали в казарме, домой не отпускали. Затем нас перевели в здание школы и каждый день гоняли рыть противотанковые рвы.

Однажды ночью мне удалось бежать. Утром я оказался дома и, к своему удивлению, узнал, что благополучно перебежал линию фронта…