Джеффри Арчер - Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

Я бросил все и помчался домой. Через сорок пять минут я был дома, но за это время Дженни сумела поднять Марли на ноги и увести в дом.

Я нашел его в столовой: он распростерся на полу, и с первого взгляда было видно, что ему очень нехорошо. За все эти тринадцать лет не было случая, чтобы Марли не приветствовал мое возвращение домой так радостно, словно я вернулся с полей Столетней войны. Но не в этот раз. Сейчас он лишь следил за мной глазами, даже не поворачивая головы. Я присел рядом с ним и потрепал его по морде. Никакого ответа.

С каждой минутой становилось все яснее, что с Марли творится что-то очень неладное. Вот он медленно приподнялся на дрожащих лапах и снова попытался вырвать — на этот раз безуспешно. Только сейчас я обратил внимание на его живот — больше обычного и твердый на ощупь. У меня упало сердце: я знал, что это значит. Я позвонил в ветеринарную клинику и рассказал, что у Марли вздут желудок. Секретарша попросила меня минуту подождать, затем снова взяла трубку и сказала:

— Доктор просит вас приехать немедленно.

Слова нам с Дженни не понадобились — оба мы поникали, что нас ждет. Мы обняли детей и сказали им, что Марли придется поехать в больницу: врачи сделают все, чтобы ему помочь, но он очень, очень болен. Выходя, чтобы вывезти машину из гаража, я бросил взгляд через плечо. Дженни и ребята столпились вокруг больного Марли, бессильно распростертого на полу. Дженни с трудом удерживалась от слез. Дети не верили, что с Марли может случиться что-то дурное — с самого их рождения он был частью их жизни.

— Выздоравливай, Марли! — прокричала на прощание Колин своим тоненьким голоском.

Вдвоем мы погрузили Марли на заднее сиденье машины. Дженни обняла его в последний раз, и я сел за руль, пообещав позвонить немедленно, как только что-то станет ясно. Марли спокойно лежал на заднем сиденье. То и дело я отводил одну руку за спину и гладил его по голове.

На автостоянке перед ветеринарной больницей я помог Марли выбраться из машины. Он остановился, чтобы обнюхать дерево, возле которого поднимали ногу все остальные собаки — даже в таком состоянии его не покинуло обычное любопытство! Я не торопил его, понимая, что это, скорее всего, его последняя прогулка. Вместе мы вошли в холл. Едва оказавшись в помещении, Марли решил, что теперь можно и отдохнуть, и опустился на кафельный пол. Подошли санитары, погрузили его на носилки и отнесли в смотровую.

Через несколько минут ветеринар — опять новая девушка, которую я никогда прежде не видел, — провела меня в смотровую и показала несколько рентгеновских снимков. На них было ясно видно, что желудок у Марли вдвое больше нормы. Как и в прошлый раз, она сказала, что введет ему снотворное, а затем попробует откачать газы, вызвавшие вздутие.

— Может быть, мне даже удастся с помощью зонда вернуть желудок в нормальное положение, — добавила она.

— Ладно, — сказал я. — Вы уж, пожалуйста, постарайтесь!

Полчаса спустя врач вышла, и вид у нее был нерадостный.

Три раза она пыталась разблокировать желудок с помощью зонда — и потерпела неудачу.

— Теперь, — заключила она, — единственное, что нам осталось, — операция. — И, помолчав, добавила: — Но мне кажется, гуманнее всего было бы его усыпить.

Пять месяцев назад мы с Дженни уже приняли решение: если это произойдет, мы не станем продлевать страдания Марли. Но сейчас, стоя в комнате ожидания, я ощутил, как внутри у меня все холодеет.

Я сказал врачу, что хочу выйти на улицу и позвонить жене. На автостоянке я набрал номер Дженни и рассказал ей, что ветеринар испробовал все… и безрезультатно. Несколько секунд длилось молчание, затем Дженни тихо сказала:

— Я люблю тебя, Джон.

— И я тебя люблю, Дженни, — ответил я.

Я вернулся в клинику и сказал, что хочу на несколько минут остаться с Марли наедине. Врач предупредила меня, что он сейчас под наркозом.

— Не спешите, попрощайтесь спокойно, — добавила она.

Марли без сознания лежал на носилках с капельницей в лапе.

Я опустился рядом с ним на колени и погладил его, зарываясь пальцами в густую шерсть — так, как он любил. Потрепал лохматые уши, всю жизнь доставлявшие ему столько проблем и стоившие нам целого состояния. Сжал в ладони огромную теплую лапу. Прижался лбом к его лбу и сидел так долго-долго, словно старался передать ему свои мысли. Я хотел, чтобы он кое-что понял.

— Помнишь, что мы всегда о тебе говорили? — прошептал я ему. — Ужасный, невыносимый, неисправимый… Не верь, Марли. Пожалуйста, не верь. Все это неправда.