Владимир Максимов - Снег, уходящий вверх…

Знал и то, что иногда голодные волки отваживаются нападать на спящих в берлоге медведей.

Знал, что собак волки ненавидят и за собаками охотятся специально, дерзко похищая их на деревенских улицах и во дворах.

…Имея прекрасное обоняние, а раньше – еще и зрение, Цезарь знал, что у волков из всех анализаторов лучше всего развит слух.

Знал Цезарь и сколько живут волки. Знал и видел не раз, что к 10–12 годам у них уже обнаруживаются признаки старости. И что редко волки в природе доживают до 15–20 лет.

Он все это знал. И на основе этих знаний старался эту волчью жизнь еще как можно больше сократить.

Не только о волках, но и о другом зверье многое знал Цезарь, но знание не избавляло от страха, а лишь притупляло его ядовитое жало.

Вот за этот страх, однажды вошедший в него, он больше всего и ненавидел сильных и гордых зверей, которые надеялись только на себя. На свою силу и ловкость. На свои клыки и когти.

Иногда ему даже казалось, что он, участвуя в загоне, завидует волку…

А иногда он самого себя представлял волком. А представив им, начинал глухо и жутко рычать. Шерсть у него на загривке дыбилась, как будто он и в самом деле уловил запах волка в самом себе. В такие минуты все существо его переполнялось яростью и презрением к самому себе. И страх уходил. Выходил из него вместе с рычанием, как воздух из проколотой автомобильной камеры: стремительно, со свистом. В такие минуты он был готов к схватке! И ждал, жаждал схватки с могучим и хитрым зверьем. Все равно с кем: медведем, волком, рысью ли. В такие мгновения он не боялся смерти. И даже был бы рад погибнуть, но только вместе со своим врагом. Лишь бы успеть уже угасающим сознанием зафиксировать, что твои клыки сомкнулись на шее врага. Лишь бы успеть почувствовать, как раздирают шкуру зверя твои зубы, как трещат хрящи и рвутся сухожилия, как пасть, забитая шерстью врага, наполняется его солоноватой кровью. И не важно, что в последние мгновения слышишь не только хруст хрящей гортани своего врага, но и треск собственных ребер, вонзающихся в легкие, ломающихся от смертельных объятий, например медвежьих лап.

Все мышцы Цезаря в такие минуты становились как бы литыми, невосприимчивыми к боли, но в то же время пластичными и упругими.

Если в такой момент среди собак случалась драка, то Цезарь был страшен в своей беспощадности. И от соперника его могли оттащить, только лупя колами со всей силы. Его челюсти в такой момент действовали как медвежий капкан. И если он вцеплялся в чью-то холку, то долго потом не то чтобы не хотел, а не мог разжать пасть, заполненную собственной слюной, брызжущей от рыка во все стороны.

Сейчас Цезарь прямо подошел к волку. Обнюхал и лизнул блевотину рядом с его мордой. Потом обнюхал основание плотно прижатого к задним ногам волчьего хвоста. Потом, все так же медленно и основательно, обнюхал его напряженную спину. (Казалось, позвоночник волка натянулся как струна.) Потом опять подошел к голове зверя, повернул в направлении костра свою изуродованную и казавшуюся хитрой скоморошью морду и задрав заднюю лапу, до-оо-л-го, прерывистой струйкой, не спеша мочился на волка. Обычно так же беспристрастно кобель обнюхивал упавшую лесину, или камень, или куст перед тем, как оставить возле них свою метку. Моча, попадая в волчье ухо, журчала и пенилась, стекала на землю по его морде…

Сделав свое дело, Цезарь немного отошел от зверя, подпрыгивая на своих трех здоровых лапах. Потом отряхнулся, словно вылез из воды, и два-три раза задними ногами швырнул в сторону волка крошкой мерзлой земли, как будто что-то зарывая или разрывая, наоборот. После чего небрежно и спокойно отхромал к костру, к другим собакам. Но сел от них отдельно, внимательно немигающим взглядом глядя на соперника.

А волк лежал, не вздрогнув, не вздохнув, так тихо, как камень-валун в темноте.

Я подумал, что, наверное, от ярости и горя он умер. И порадовался за него. Порадовался тому, что большего унижения ему уже пережить не случится.

Я даже будто перестал слышать («Вроде до этого слышал!») гулкие удары его сердца, пытавшегося проломить грудную клетку…

Костер без дополнительной подкладки постепенно затухал. И круг неровного и трепетного света уходил все дальше от зверя.

Но проклюнулись бледные звезды и просеяли темноту своим ситом холодного света. Да еще из тучи выпала и приклеилась к черному бархату ночи прозрачная насквозь желтоватая ледышка луны…

И тогда я увидел, что волк смотрит мне прямо в глаза.