Владимир Максимов: Баллада о Савве

Владимир Емельянович Максимов

(наст. Лев Алексеевич Самсонов)

БАЛЛАДА О САВВЕ

Роман

I

Лес позванивал и дымился. Тишина отстаивалась такая, что казалось, слышно было, как мхи расправляют иззябшие за ночь поры. В фокусе солнечных пятен стволы лиственниц словно бы струились вверх, и это их стремительное парение сообщало утру какую-то особенную, упругую прозрачность.

Едва выбитая тропа уводила Савву сквозь явственную эту благодать в чуткую полутьму чащи, и он шел и шел себе, безвольно подчиняясь ее замысловатым восьмеркам. Слева тянуло ровным, устоявшимся холодком: там за редколесьем тускло отсвечивала река. Разлив ее сливался с небом на том берегу, и оттого из леса виделось, будто она стоит ребром - ровная и беззвучная, как стена.

Тропа вдруг круто взяла в гору, а через минуту-другую Савва уже стоял перед хромой на все четыре угла, скитского обличья избой об одно окно по торцовой стенке. У порога, сидя на корточках, кудлатый мужик в длинном ватнике внакидку заскорузлым пальцем помогал мурашу вытягивать к ровному месту сухую былину. При этом лицо мужика выражало крайнюю деловитость и терпение:

- Да нет, брат, ты ее на перекид возьми, а то ни в жизнь не потянешь... И вот этой стороной сподручнее... Эх ты, бедолага!.. Еще самую малость. - Он поднял на Савву большие прозрачные глаза и как ни в чем не бывало, словно продолжая уже начатый разговор, включил его в число собеседников. - Вот ведь какая кроха, а тоже животина, вроде человека - побольше ухватить норовит... Вот и надрывается... Благо я его знаю. Вон к тому пазу приписан, а то бы ни в жизнь такую махину не доволок...

И по тому, как мужик сразу, без вступления, заговорил с гостем, и еще по этой вот приветливой доверительности было понятно, что все звуки леса чутко осязаются им и что гость у этой лесной избенки - дело для него привычное.

Мужик добросовестно довел мураша до родного паза и, только убедившись, что тот, слава Богу, дома, снова повернулся к Савве.

- Оттуда? - он кивнул в сторону леса. На жестком, резко обсеченном лице его блестящие, почти детские глаза выглядели чужими. - Знаю. Кирилл все знает. - Он заговорил о себе в третьем лице. - Кириллу сорока на хвосте все последние известия приносит. У Кирилла своя почта-телеграф... Садись на чем стоишь, будь гостем... Я не милиция.

Савва присел рядом и, пытаясь приноровиться к хозяину, спросил ему в тон:

- А закурить у Кирилла можно?

Тот ответил не сразу. Он не спеша вытянул из кармана ватника кисет, размотал, взял щепотью понюшку, самозабвенно втянул зеленую пыль в обе ноздри, вкусно чихнул дважды и неожиданно, без прежнего юродства, серьезно и просто сказал:

- Грех в лесу курить. Но уж ежели невмоготу...

- Потерплю.

- Угостись вот, - Кирилл протянул гостю свой кисет. - Опростай душу. Легше станет. - Он разглядывал Савву с обезоруживающей внимательностью. - Годы у нас с тобой уже не те, чтобы табачищем черту душу тешить... Я вот и так уж, - он постучал себя по правой ноге, обутой в подшитый валенок, и нога глухо и деревянно отозвалась, - на первой группе сижу, на бессрочной... Только и название, что мужского полу.

Савва усмехнулся и подумал, что вид у него, наверно, не из весенних, коли этот сородич царя Гороха считает его своим одногодком, а вслух спросил:

- А не боишься один-то?

- Меня, родимый, - Кирилл потемнел, и светлые глаза его чуть-чуть померкли, - гаупт-штурмбанфюрер Геккель на всю жизнь пугаться разучил. Больше евонного со мной никто ничего не сделал.

И в голосе и в тоне, каким это было сказано, сквозила такая горечь, такая неизбывная обида, что если Савва, еще минуту назад, несмотря на оглушающую усталость, избежал бы соблазна довериться первому встречному, вдруг проникся к диковинному старику:

- Может, отлежусь я у тебя в загашнике дня три. Сам знаешь, пока оцепление у реки не снимут, мне из этой мышеловки не выбраться.

Кирилл пристально вгляделся в него и сказал со вдумчивой деловитостью:

- Вот что, паря, - у меня нельзя. Я у властей и так на заметке. Лечу, врачую, молитвами заговариваю. У районной амбулатории всю клиентуру отбил. Опиум, так сказать, для народу... Но есть тут верстах в тридцати на зимовье баба одна - Васёна Горлова... Верная баба. Укроет хоть на век и куда хочешь выведет. У нее вашего брата перебывало - пропасть...

- Обидели, значит, крепко...

Кирилл сожалительно этак, словно больному, улыбнулся гостю и заговорил тихо, но убежденно: