Доминик Татарка - Республика попов

«Довольно, если я скажу, что встретился у евангелической церкви с учительницей Дариной Интрибусовой и моим знакомым Франтишком Лашутом. Без четверти одиннадцать мы пошли все вместе на вокзал. Эдит Солани я не назову. Как знать, к чему она может быть причастна как еврейка. Могу причинить ей неприятность».

«Дарина Интрибусова и Франтишек Лашут, — эти два свидетеля все время были со мной. Дарина, девочка моя, и ты, Франё, вы теперь, значит, мои свидетели! Они могут подтвердить, что никаких чемоданов на вокзал я не нес и что в вагон мне их никто не подал. Дарина Интрибусова ехала со мной в одном купе до Вруток. В том же купе, как я уже говорил, ехал швейцарский охотник (черт возьми, швейцарский охотник — довольно неправдоподобная басня, но ладно), и он попросил меня помочь ему вынести чемоданы, потому что сам нес на плече два ружья в кожаных чехлах. Стоп».

Он еще раз попробовал сочинить версию так, чтоб в ней не было ни слова правды. Задумался: называть ли имя Дарины? Лычко надо было скрыть во что бы то ни стало. Значит, нельзя упоминать и о Дарине. А то ее спросят как бы между прочим: «Хорошо ли вы ехали в то воскресенье? Ведь экспресс обычно бывает битком набит». И, не подозревая о главном, Дарина ответит: «Да нет, в нашем купе было только двое, кроме нас, — один какой-то швейцарский охотник, который…» — «А другой?» — «Другой незнакомый». — «Как он выглядел?» — Стоп. Нельзя ему приводить в свидетели Дарину. А если он ее не приведет как свидетеля, они могут придумать что угодно. Тогда ничто не исключает возможности, что у него было условленное свидание в поезде и он получил там от кого-то эти чемоданы. Но будь что будет, не скажет он имени Дарины, хотя бы это и не могло ей повредить.

Стал рассказывать сначала. Назову Лашута, — решил он, да и задумался: а не подведу его?

«Что Лашут за человек? Лашут несчастный человек. Стоп».

Разбирая старую студенческую историю Лашута, которую узнал каким-то образом и запомнил, Томаш наткнулся на имя врача Галека. Врач Иван Галек сохранился в памяти как сама доброта — седой красивый старик, по легендарным рассказам матери он стоял на поле битвы со смертью, как воин. «Мало того было, что мировая война выкосила столько мужчин, — так нет, после войны еще испанка пошла гулять по свету. Эта косила всех подряд: детей, стариков да и тех мужчин, которые вернулись с войны. Последние годы народ в Кисуцах одними овощами питался. И падали от испанки, как отравленные мухи. Померла сестра твоя Йозефа. Всем бы нам до одного помереть, и тебе, Томаш, да не бросил нас в беде доктор Галек, человек божий. Ходил он по деревням, всех больных велел свезти в одно место, в Турзовку. Там, кому назначено было помереть, померли, зато по деревням уже меньше мерли. Жил тогда Галек в Чадце. Чех он был, и не святой, конечно, а только не носила еще земля человека лучше», — так Томаш пересказал себе материн рассказ.

Сам Томаш раз или два слышал лекции Галека да несколько раз случайно видел его за стеклом кафе «Астория» — он был тогда еще гимназистом, а Галек — главным врачом детской больницы в Бытчице; но в памяти человек этот сохранился у него только по легендам да еще по одному воспоминанию. Когда Галек велел отвезти родителей Паулинки на карантинную станцию в Турзовке, Паулинка Гусаричка, наряженная в национальный костюм, как куколка, понесла ему в Чадцу — пешком! — ведро черники. Потом Паулинка рассказывала в школе, что пан доктор поднял ее высоко над головой. И так ей сделалось от этого хорошо и приятно — слов нет! А потом он ввел ее в красивую комнату. В шкафчике за стеклом у него было много игрушек, и пан доктор сказали, пусть выберет, что ей нравится. Паулинка выбрала ножик с черенком в виде красной рыбки. Пан доктор очень удивлялись, зачем она выбрала нож, когда там были большие куклы. А Паулинка потому выбрала ножик — красивую рыбку, что играла всегда с Томашем… Так безудержно размечтавшись в своей одиночке, добрался Томаш до самого донышка, где его согревало присутствие этого доброго человека, который боролся с испанкой и подарил Паулинке ножичек. «Этому великому человеку надо бы памятник огромный воздвигнуть, чтоб стоял он, как маяк, над Кисуцами, видный издалека, а его на старости лет выгнали в благодарность за все его добро, — говорил Лашут. — Когда гардисты выселяли чехов, провожали мы его на вокзал — Лычко с Верой, я, Эдит и еще много народу. Это был конец. Конец республики. Люди рассеялись куда-то. Нет больше на свете добрых людей. Правят в мире звери, гнусные звери и всякая нечисть. Не верю я, что можно встретить человека. — Так говорил Лашут, когда они познакомились. — Все мы обожали Галека, как учителя своего. Лычко с детства был смелый, отважный. Он писал стихи, ходил агитатором по Кисуцам. Мы ходили с ним. Проблемой тогда были навозные ямы и чистые колодцы. Вера Шольцова красавица была, жаль, не знал ты ее. Отец ее был начальником гарнизона, но с жилкой авантюриста. Он присоединился к генералу Прхале во время путча и бросил все, даже дочь. Вера предложила Лычко, что будет его женой или любовницей, как он захочет. Отец Веры был чех, мать — венгерка, дочь помещика с Житного острова, а сама она объявила себя словачкой, потому что не любила отца».