Доминик Татарка - Республика попов

— Здесь где-нибудь, верно, живет Лычкова, — пробормотал американец. Наверно, вспомнил он в эту минуту, как Мотулько показывал ему окошко с красными пеларгониями, говоря, что там обитает праведная женщина.

Фабричные трубы торчали в небо, из каждой валил дым, растекался по небу черной рекой. Немного подальше, на притоптанной черной плоскости разлегся рабочий поселок. Одинаковые дома — закопченные, серые утесы. Владельцы фабрик построили их по образцу казарм, согласуясь с собственными представлениями о рабочих. Ни былинки не зеленело во дворах-колодцах, на свободных местах. Все задушила сажа, затоптали стайки детей. Взору хотелось подняться над всем этим; Менкина с удивлением озирался. Жизнь цеплялась за эти дома, как растения на камнях. За окнами, на подоконниках, на балконах зеленели клочки травы, цвели красные пеларгонии. А постоишь, озираясь, и достигнет слуха твоего веселый щебет детей и воробьев. Не было у человека ничего своего в этом суровом мирке — тем настойчивее лезла в глаза всякая мелочь, с помощью которой человек оживлял этот мир и придавал ему образ по своим чувствам и вкусам.

На глаза Томашу Менкине попался вдруг красивый мальчик, он кувыркался на перекладине для выколачивания ковров, как на турнике. Под «турником» ждала шеренга ребятишек. Мальчик на «турнике» заметил, что чужие люди ищут что-то.

«Ба, да это Янко Лучан», — в ту же минуту узнал мальчика и обрадовался Томаш.

Янко Лучан сейчас же подбежал, будто его подозвали.

— А, пан учитель! Кого ищете?

— Тетю Лычкову.

— Ее? — удивился Янко. — Разве вы ее знаете?

— Не знаю, но нам нужно ее видеть.

Янко Лучан сгорал от любопытства — так хотелось поговорить, порасспросить любимого учителя. Но учитель хмурился, а тот, кто пришел с ним — еще больше, потому Янко молча взял руку учителя и повел их.

Во дворе-колодце очень остро пахло золой. Из прачечной, помещавшейся под лестницей, валил пар. По этой-то лестнице вверх и повел их Янко. Он вертелся вокруг своего учителя ласковым щенком, все хотел сказать что-то, да сдерживался, Показал дверь Лычковой и убежал. Менкины с лестничной площадки вошли прямо в комнату; навстречу им поднялась, уперев руки в бока, пожилая женщина. Американец дал ей время рассмотреть себя. Яснее всего на лице ее проступало внимание. Он назвал свое имя на американский лад, — «а это племянник мой, учитель».

Теперь женщина смотрела на них еще строже, даже сурово. Она будто подстерегала каждое движение на их лицах, чтоб угадать, зачем пришли. Она угадала, что принесли они злую новость, и тотчас сообразила — какую именно. Со вздохом склонила голову, ударила себя по бедрам. Похоже было, что она собирается накинуться на пришедших и крепко их выбранить.

— Умерла! — резко проговорила она таким тоном, будто и впрямь намеревалась ругаться. — А вы за ее вещичками, небось, явились?

— Да не за тем мы… — печально начал было американец.

— За тем, за тем самым. Ну и берите! — сварливо бросила Лычкова.

Крутая, настороженная к самой себе была эта женщина. Такие скорей затеют ссору, чтоб сердце сорвать, чем пустят слезу. И ей это вполне удалось.

С решительностью, не терпящей противодействия, она подошла к шкафу и столь же решительно выдернула из него узелок, увязанный в черный платок. Она взмахнула им, грозя, и бросила к ногам мужчин. Узелок упал легко, бесшумно — маленький черный комочек совести…

— Вот и все ее пожитки. Берите. Ведь вы ей вперед заплатили, а она не отработала, — угрожающим тоном произнесла Лычкова.

Американец ни слова не сказал в свою защиту. Поднял узелок, взвесил на руке. Передал племяннику. Обоих поразило, до чего легок он был.

— Что? Не верите? Тут все, — продолжала сердиться на что-то Лычкова, явно не желая беспомощно страдать. — Тут все, что она заработала за свою жизнь. Можете взвесить — вот все, чем владеет эксплуатируемый пролетарий…

— И это вы говорите мне? — еще очень мягко возразил американец. — Это я ее, что ли, эксплуатировал? Да я сам такой же рабочий человек, как Паулинка.

С ним, с таким грустным, невозможно было злобно браниться. И Лычкова, для облегчения души, вцепилась в Томаша:

— А вы, пан учитель, знали Паулинку?

— Мы вместе в школе учились, — сказал тот. — И детьми очень любили друг друга, но…

— Очень любили, да забыли о ней! — перебила его Лычкова. — Забыли! Что между вами теперь общего: вы учитель, она пролетарка!

Лычкова взяла узелок, развязала, стала при них перетряхивать тряпку за тряпкой — юбка, блузка, несколько штук нижнего белья.