Когда Менкины уходили, Лычкова пригласила их зайти еще как-нибудь. Томаш завоевал ее симпатию. Она вспомнила, что уже слыхала о Менкинах. И о молодом учителе тоже.
— Янко Лучана знаете? Озорник, но славный парнишка. Хвалил вас, он вас любит, — сказала Лычкова на прощанье. — Сами знаете, дети, они враз учуют, какого убеждения учитель.
5
Когда вышли от Лычковой, на дворе их ждал Янко Лучан. Подбежал к своему учителю, стал ластиться к нему ласковым щеночком.
— Пойдемте к нам, пан учитель! Мама вас уже ведь приглашала, а вы обещали и не пришли. Правда, пан учитель, пойдемте к нам!
Янко Лучан был мальчик с характером честным, открытым, но большой озорник. В школе был непоседлив, невнимателен, и успехов достигал весьма посредственных. Симпатию нового учителя он завоевал с первой же минуты. И Менкина, как бы в благодарность отдав мальчику всю свою симпатию, старался сделать из него хорошего ученика. Надежда эта сбывалась будто чудом. Янко только и нужна была такая учительская благосклонность. Сначала заметно улучшились его успехи по менкиновскому предмету, а там и по остальным. Янко Лучан помог молодому, неопытному учителю прийти к важному открытию: глубокая человеческая симпатия учителя воздействует на детей столь же благотворно, сколь солнечный свет на растение. На Янко первом убедился Томаш, что обладает способностью завоевывать учеников своей страстной заинтересованностью к подрастающему человеку. Вот почему так мил был ему Янко. С первой минуты установилось меж ними скрытое, но чудесное, сладостное чувство интимного доверия.
Томаш Менкина простился с дядей и пошел за мальчиком.
Янко Лучан тихонько поскребся в дверь своей квартиры; и едва он до нее дотронулся, как дверь отворилась будто сама собой: какая-то девочка ждала за дверью условного знака. Менкина догадался, что Янко готовит ему сюрприз, который почитает ужасно важным.
Они очутились в темной маленькой прихожей; Янко рванулся вперед и одним рывком распахнул дверь в комнату.
В комнате за столиком сидели двое мужчин, поглощенные своим занятием. Они вскинулись от неожиданности, слышно было, как захлопнулась книга. Янко Лучан торжествующе провозгласил:
— Наш учитель пришел, наш учитель пришел!
Он устремил свой сияющий взгляд на одного из мужчин — явно не на отца, тот был старше, коренастее — и напряженно ждал, что будет, когда его учитель ступит в комнату.
Менкина сразу сообразил, что явился не вовремя. Мужчина помоложе, с очень выразительным и смутно знакомым лицом, нехотя подал руку, неразборчиво буркнул фамилию — вроде «Гучко» — и вышел.
Янко даже сморщился, съежился, так сильно был он разочарован тем, что сюрприз его не удался. Все лицо его было сплошное разочарование. Менкина и не очень обратил бы внимание на то, что кто-то вышел из комнаты, если б не разочарованная рожица Янко. Только по этому разочарованию и понял Томаш, до чего Янко хотелось, чтоб учитель встретился с человеком, которым мальчуган восхищался. Томаш понял, что Янко хотел похвалиться этим человеком и одновременно как бы наградить учителя знакомством с ним. Так что только благодаря своему ученику все возвращался Менкина к человеку, увиденному бегло, и все думал, кто бы это мог быть.
А ведь определенно он его где-то видел. И скорей всего — на фотографии… Ну конечно! Только что видел это лицо на свадебном снимке! Томаш мог поручиться, все говорило за то, что вышедший человек был сын сердитой работницы Лычковой. И его, Томаша, ученик восхищается им, в его семье говорят о нем. Но — почему? Томаш вспомнил первые дни своего учительствования. Янко Лучан тогда при всем классе задал ему вопрос: «Правда ли, что Польша исчезла с карты Европы?» Лучаны, Лычкова, ее сын Лычко думают, как сознательные рабочие. Лычкова кулаком по столу ударила, спросила: «Что вы на это скажете, что сделаете?» И так, верно, думают все, кто работает на суконной фабрике, кто живет в этом рабочем поселке. Несомненно, эти люди ближе всех к тому идеалу, который искал Томаш, блуждая по стране своей мечты.
Менкина очень недолго поговорил с Лучанами, чтобы не вышло невежливо, — не хотел держать Лычко на кухне, полагая, что именно в кухню он и удалился, — и поспешил к евангелической церкви.
Лашут сидел на скамейке перед церковью. Руки разбросал по спинке скамьи, будто распятый, ноги вытянул далеко вперед. Видно было, что давно оцепенел он в такой позе. Менкина тряхнул его за плечо — безрезультатно: тело приняло прежнее положение, как недавно — Паулинкино. Только широко открытыми глазами, загипнотизированный металлическим голосом, пялился Лашут на репродуктор.
Читать дальше