Доминик Татарка - Республика попов

— Альбион до последнего французского солдата боролся за интересы Британской империи. Предатель Альбион — в зоне видимости немецкого солдата, стоящего на берегах канала. Теперь немецкий солдат из принципа поставит на колени предательский Альбион. Но не об этом хотел я говорить. Совершается историческая справедливость. Но я и не о том хочу говорить. Историческая справедливость совершается… Германская нация до основания ликвидирует старую Европу с ее плутократическим порядком и болтливой демократией. — Далее, выражая верноподданнические чувства своего народа, главноначальствующий гремел: — Нас, слава богу, ни в коей мере не затрагивает поражение Франции и жалкая гибель Британской империи. С исторической дальновидностью мы вовремя соединили свою судьбу с неодолимой мощью Великогерманской империи. Своим государственным актом великие сыны народа, премьер-министр и президент, обеспечили нам будущее. Даже если б у нас не было гарантий на двадцать пять лет, у нас есть высшая из возможных гарантий — слово фюрера, честное слово творца истории новой Европы. Наше дело стало делом его сердца. И нас, слава богу, не касается, что прогнившие государства и вырождающиеся нации выбросила на свалку истории неодолимая, как я уже сказал, германская мощь.

Патриотически звучный голос поднимал душу черных гардистов, потому что успокаивал глубоко национальное чувство трусости.

— Главное, что сам фюрер дал нам слово. С такой гарантией мы можем жить спокойно. Две авторитарные державы — Великогерманская империя и Россия достигли взаимопонимания. И Россия уже выбросила за борт международных смутьянов. Конец Интернационалу и международному жидобольшевизму! Конец разброду! В этом урагане словацкое государство у подножия Татр есть и будет гнездом мира. Каждый разумный гражданин знает это и только этого желает. Благодаря вам, гардисты Глинки, Словацкое государство — единая семья. Вольно и широко стоим мы на нашей земле! — И главноначальствующий стал крепко, раздвинув ноги, подняв лицо к небу. — Мы осуществляем свои собственные идеалы, укрепляем свой авторитет. Наконец-то добились мы атрибута свободного народа — собственной государственности.

Оратор говорил в три голоса — своим собственным и еще двумя из репродукторов, которые с опозданием дважды повторяли каждое его слово.

Лашут ждал у евангелической церкви Дарину и Томаша, с тем чтобы потом всем троим пойти встречать Эдит. Католик по документам, Лашут никогда не ходил в стадо овечек божиих, но из благодарности к Дарининому отцу и ко всем лютеранам решил сейчас заглянуть в их церковь. Дарина должна была ввести туда его и Томаша. Поэтому Лашут сидел теперь на лавочке перед церковью и ждал. Во времена республики евангелисты построили на холме над кварталом вилл красивую церковь — белый куб, как и все виллы. Вокруг разбили сад с альпийскими растениями. С угла школьного здания, что рядом с бывшим спортивным залом, прямо в двери церкви — евангелистам назло — орал репродуктор. Сейчас главноначальствующий оплакивал трагедию приверженцев унии с чехами.

А Лашут сидел и думал: «Нет, эти лютеране все-таки особенные люди. Бог у них, видно, более гражданский, чем у католиков, если уж согласен пребывать в обыкновенной вилле с садом и альпийскими цветочками». Этот бог импонировал Лашуту. «В других местах, быть может, тоже есть такая церковь…» И дальше размышлял Лашут: «Все научились нынче ходить в церковь. Что же, будем и мы ходить в евангелический храм — так и Эдит писала. Она еще писала: хорошо, когда твое место среди порядочных людей».

Тут Лашут, наперекор голосам из репродуктора, дал волю необдуманным своим мечтам о счастье. Он действительно чувствовал себя счастливым.

Томаша все не было. Пришла Дарина. Поднималась на цыпочках по ступенькам храма-виллы.

«Гардисты! — лаял голос главноначальствующего. — Однако…»

Этот голос нарушил течение Дарининых мыслей. Досадно, что Томаш еще не пришел. Лашут любовался Дариной: как хорошо она исцелована.

«…Однако большая часть словацкой интеллигенции упорно стоит в стороне. Судьбы славянского родства повелевают нам стоять на страже…»

Раздался рев: «…страж!» Сердитая Дарина одна вошла в церковь. Лашут из скромности решил ждать Томаша снаружи.

Скептики и фарисеи, которые не могут забыть египетских горшков с жирным мясом и рабского обгладывания мослов старых идеологий… Они не только стоят в стороне, но и распространяют вокруг себя заразу масонских взглядов…