Доминик Татарка - Республика попов

— И вот, милые детки, благодать духа святого росными каплями увлажнила наши грешные души. И наступила торжественная минута, когда мы вопрошаем душу свою перед святою исповедью, — проповедник откашлялся в репродукторе. — Повторим же десять заповедей, семь главных грехов, пять заповедей церкви нашей. Против всех заповедей можно погрешить словом, делом и мыслью, явно и тайно, умышленно и неумышленно, погрешить против себя и против другого. Существуют грехи против естества и против духа святого.

Повторяя заповеди одну за другой, голос в репродукторе вопрошал:

— Грешен ли?

И с сокрушением отвечал самому себе.

— Грешен. Как грешил? Сколько раз?

А гимназисты — по инструкции — точками, черточками, крестиками отмечали на бумажке виды грехов; наиболее ревностные даже подсчитывали свои грехи в цифрах. Это была статистика грешности каждой души.

«Мальчик, ты уже чистенький?» — Этот Ахинкин вопрос вдруг всплыл в памяти Менкины. От скуки он уже и читать был не в состоянии.

А попы вопрошали, вопрошали, копались в совести, в чувствах школьников. Ахинка никогда не забывала «увлажнить» себя душем. Только душ и освежал их любовь, бесплодную, как Сахара. А, черт, вот уже и я ковыряюсь в своих чувствах… Ох, эти монахи! Тоже пестуют чистую любовь, как я. Только они духовную, я телесную. Калечим: я только себя, а вы еще и этих детей. Тьфу, что это мне лезет в голову… — Голос в репродукторе, лишенный телесности, воздействовал и на Менкину, тот начал отвечать, возражать ему. А как, по-вашему, которая из этих, любовей более гнусна? Обе гроша ломаного не стоят. Батюшки, я тоже начал морализировать! Я тоже говорю, господин проповедник, любить надо с удобствами, без риска, понимаю: пока девица не подцепит мужа с твердым положением, должна она любить духовною любовью. Надо ведь и чувствами уметь распорядиться. А уж тогда умно будет — обвенчаться… Слушай, проповедник, хватит, говорю, молоть языком!.. Такой любовью не удовольствуется даже Ахинка, не будь она так практична. Практичные хотят ровно столько, сколько могут. Если мало могут, то хотят еще меньше. Но проповедник не умолкал. Менкина разозлился на подобный глас совести, не дававший ему и слова вставить. А Ахинка говорила: «Не обижай, мальчик, не трогай свою кошечку». Это что — грех смертный или простой?

Зазвенел звонок. Учителя собрались в учительской. Монахи поблагодарили их за помощь в трудах по очищению христианских душ. Бог и государство вверили им юношество доброе, восприимчивое к вечным истинам. Тем более ответственны руководители перед престолом божиим, чем менее они являют юношеству пример христианских добродетелей.

Директор распределил исповедников по классам. Учителя должны были дежурить у исповедален. А чтоб они, не дай бог, не забыли своей священной обязанности, им вручили бумажки с номером исповедальни и обозначением класса.

— Ваша исповедальня в левом приделе, — сказал Менкине директор, протягивая листок, и обратился ко всем с любезной улыбкой: — Ведь вы, конечно, тоже подготовились к святой исповеди? И вы готовы? — отдельно спросил он Менкину, на всякий случай страхуя себя шутливой улыбкой.

Менкина не взял своего листка.

— Простите, я не буду дежурить у исповедальни, — сказал он как можно безразличнее.

— Вы неважно себя чувствуете, коллега? — слащавым тоном осведомился директор.

— Да нет, — опять так же безразлично ответил Менкина. — Просто это не входит в мои обязанности.

— Коллега, коллега! — наигранно удивился директор. — А вдруг вы неверно понимаете ваши обязанности?

— О нет, пан директор, — столь же слащаво парировал Менкина.

— Пан коллега, вы вынуждаете меня послать докладную записку «наверх»! — директор даже посмотрел вверх, где по его набожным представлениям помещалось начальство.

— Как угодно, — отрезал Менкина. — Делайте, что хотите, но загонять детей на исповедь — не моя обязанность.

И он тотчас вышел.

Монахи остолбенели от возмущения, директор от злости то бледнел, то краснел, стучал кулаком по столу, угрожал в самом деле отправить «наверх» докладную записку. Учителя выжидали, когда он сделает поворот на 180 градусов. Знали уже, как он трясется перед начальством. Да и директор знал, что невыгодно привлекать внимание начальства к себе и своей школе. И действительно — он вдруг круто изменил курс:

— Ну, конечно, Менкина был на фронте… Нервы! Нервы! Разве я виноват, что нынче у молодежи такие нервы?

В коридорах, тихие, сокрушенные, ждали ученики, когда им можно будет освободиться от бремени грехов.