Доминик Татарка - Республика попов

Менкина не произнес ни звука. Он сразу объяснил неопределенную, но обессиливающую тоску, которую всегда подозревал в Лашуте, примесью иной крови. Ему было стыдно, но он рад был, что теперь все стало явным.

— Я весь еврей, — с внезапным смирением открывался Лашут, — но не хотел бы быть стопроцентным евреем. Не хочу быть стопроцентным евреем в наше время. Понимаешь, Томаш?

Впервые Томаш понял, что Лашут не на шутку страдает от свойственной времени всеобщности насилия. У него был вид человека недовольного и незначительного — он был уже так прибит к земле, что не считал себя достойным страдать за великое дело. Томаш вдыхал его недовольство, как пары эфира. Так присутствие Лашута замораживало ему мозг.

— Ну скажи, что мне делать? — заговорил Лашут.

— Скажи ты, Франё, что мне делать? — повторил Томаш, обратив вопрос к себе.

— Хочу жениться, — неуверенно предложил решение Лашут. — И буду жить тихо-тихо, как мышь под полом.

— Пожалуй, ничего другого не остается, — наполовину одобрил Томаш.

— Конечно, — мысль эта крепла у Лашута. — Я бы женился, если б… если бы Эдит не была еврейкой. А я — тихо-тихо, как мышь под полом. И женюсь. По-твоему, Томаш, я трус? Трус, что так рассуждаю? — вымогал он ободрение.

— Франё, если ты так рассуждаешь, то ты и впрямь просто невозможный еврей, — слишком даже охотно ободрил его Томаш.

— Я рассуждаю осторожно, а на самом-то деле люблю ее. Томаш, это моя давняя любовь, еще со времен республики. Тогда еврейство никому не претило, — горько говорил он, отвернувшись, потому что не хотел сейчас смотреть в глаза Томашу. — Теперь оно всем претит… А я женюсь на ней. Неудачи не должно быть. И сейчас же. Сейчас же я осуществлю свою гениальную идею. Понимаешь, сейчас же. Хорошо, что ты пришел.

Он ухватил Томаша за плечи, в восторге от своей гениальной мысли. Он был близорук, и ему надо было очень близко придвинуться к лицу Томаша, чтобы увидеть по нему, осуществима ли его гениальная мысль.

— Отец Дарины окрестит Эдит. А почему бы нет? Еще не запретили принимать евреев в лоно христианской церкви, правда? Но это еще не все. Ты скажи, не так ведь уже невозможно, чтобы он выправил ей свидетельство о крещении? И указал, что крещение состоялось в день рождения? И вписал все это задним числом где-нибудь в книге записи окрещенных? Скажи, не так ведь уж это невозможно? Может ведь найтись христианский священник, который выручит еврейку?

— Постой, все это надо как следует обдумать, — осторожно сказал Томаш.

Он принялся хладнокровно взвешивать, можно ли осуществить гениальную идею. Как выглядит точно книга записи окрещенных? Это надо выяснить. Можно ли использовать состав для удаления чернил? Можно, считал Томаш, но со временем он разъест бумагу. Впрочем, всякая бумага портится, как и человеческое тело. Сначала разбирали второстепенные вопросы, чтоб отодвинуть главный — найдется ли священник, который согласится подделать официальные документы ради спасения одного или двух человек. Постепенно им все стало казаться выполнимым.

— Вот видишь, — Лашут испытывал облегчение, — может получиться.

Теперь Томаш подошел к самому щекотливому вопросу. Он спросил холодно, как на допросе:

— Что ты знаешь о Даринином отце?

В это время к перрону подошел поезд, которым они могли доехать до Туран.

— Ничего. Только то, что он священник и, судя по Дарине, хороший человек. Ну, пойдем, Томаш, — потянул он его к поезду.

— Да, но почему именно он, скажи?

— Почему? Почему? — Лашут даже притопнул от радости. — Даринин отец ведь священствует в Туранах, так? То-то. И сейчас ты поймешь, как мне эта гениальная мысль пришла в голову. Понимаешь, родители Эдит — жилинчане. И я всегда думал, что Эдит родилась в Жилине. Оказывается, нет. Случайно я узнал, что родилась она в Туранах, именно в Туранах, в доме своей бабушки. Вот почему все хорошо получится, должно получиться, я уж вижу!

Такое счастливое совпадение убедило и Менкину в том, что предприятие будет успешным. Он толкнул Лашута на ступеньки вагона.

— Вообще-то о таком щекотливом деле должны знать только ты да она. Если дело застопорится, за тебя Дарина словечко замолвит.

Лашут, твердо уверенный в успехе, поехал к священнику, а Менкина один отправился «туда», где он мог встретить героя своей мечты.

Менкина двинулся вдоль путей, прошел под виадуком и задами железнодорожного поселка свернул к Вагу, откуда незадолго перед тем доносилось пение петуха.