Живко Чинго - Большая вода

— А вдруг он оживет, — немного опомнившись, высказал кто-то дурацкую мысль, — и тогда, как по команде, голоса смолкли.

Ждали детдомовского врача, дядю Силе Николоского. Он прекратит неизвестность. Скоро пришел и дядя Силе Николоски. Его подняли с кровати, он пришел в чем был, заспанный, в тапочках на босу ногу. Он только задремал, у него болела голова, за день до этого он сделал сложную операцию в больнице и все еще переживал из-за нее. Ему пришлось кому-то удалить дыхательное горло (молодой парень, ей-богу, молоко не обсохло), не было другого выхода, груша ему в горло попала. Как мы лечим, — говорил он, — через пятьдесят лет, когда увидят, скажут, живодеры, мясники. Будь я проклят, мясники. Его сильно впечатлил этот случай. Прямо потряс, он все только охал. После такого волнения его переполняли всякие чувства, и он мысленно переносился на войну. Он вспоминал похожие случаи времен борьбы с врагом, и остановить его было невозможно, пациент пусть хоть умрет, но он расскажет во всех подробностях о страшных невзгодах войны.

— Ох, милые дети, радуйтесь, что закончилась эта проклятая война! Как тогда бились, птенчики вы мои! Бойня, настоящая бойня! Сначала было Сливово, партизанский госпиталь, потом Славей, потом Эгейская Македония, потом Богомила. Ох, дети, дети! Говорю вам, настоящая бойня… Раненых везли на ослах, мы заблудились, оказались на какой-то горе, прокляты ослы соскальзывали с горы, дело было зимой, лед, люди кое-как спустились в ложбину. Эх, эх! Терпите, товарищи, говорит им товарищ Марко, ваши имена золотыми буквами будут вписаны в историю, да здравствует свобода, да здравствует Революция! Не было другого выхода, только операция тут же на месте, бери топорик, Сильян Николоски, приказывает мне товарищ Марко, давай, что на меня смотришь! Давай, спасай людей!

(Может это были наши отцы. Будь я проклят, наши отцы.)

В эту минуту дядя Силе Николоски, заметив наши взгляды, опомнился. Он покачал головой и, как будто ничего не случилось, с улыбкой произнес:

— Сказки, сказки, милые мои! Не слушайте вы дурака, — сказал он с обидой на себя и только тогда занялся делом. Сонный, рассеянный, потрясенный, он пробормотал: — А этот паренек что проглотил?

Господи, я содрогнулся. А вдруг он схватит сейчас его за горло, подумал я, бедного Кейтена, бедного моего друга. Будь я проклят, какие сильные, здоровенные руки у дяди Силе Николоского. Всего раз или два ткнет рукой в больное место, сразу выздоровеешь. Так тебе косточки разомнет, вылечит лучше любого лекарства. Иногда дядя Силе Николоски и другие задания исполнял. Он как умел, помогал детдомовским работникам, как говорится, лечил на глаз. Я еще помню, как досталось одним старожилам дома. Будь я проклят, каким образом они пострадали. Организовали общий осмотр, на глазок, дядя Силе Николоски переходил от одного к другому, остановился перед одним несчастным и сказал ему:

— Ох, паренек, ты что-то плохо выглядишь. У тебя синяки под глазами, пошли в больницу, посмотрим, в чем дело, нет ли какой опасной заразы. Проверим, птенчик.

А мы уже знали, плохо тому, кто попадет в больницу. Назад ему уже не вернуться. Бедняги не сдавались, до последних сил боролись, кричали:

— Не выдавайте нас, братцы! Нет!

В тот момент я только Бога молил, чтобы дядя Силе Николоски не забрал Кейтена в больницу. Когда Кейтена повернули к нам лицом, мы увидели его выпученные глаза, крепко сжатые губы в пене. С кровью.

— Ну, этот уже отошел, царство ему небесное, — сказал Силе Николоски, положите его на кровать, с ним все!

— Может ему какое снадобье дать? — сказал папочка, клянусь, так и сказал, снадобье.

— Да какое там снадобье, Аритон Яковлески, — ответил дядя Силе, — попусту таблетки изведем, все, брат, конец ему. Как его спасешь, когда его как будто придавили, или околдовали его или как будто черти на нем ездили! Нет, это ненадолго, Аритон Яковлески. Погляди на него, кожа да кости, ночью, самое позднее утром все тело его рассыплется, косточка за косточкой, все кости свалятся вовнутрь, такая уж у него болезнь. Даже если произойдет чудо, и он выживет, то ужасная будет картина. Как для выставки, Аритон Яковлески. Так что пусть лучше побыстрее собирает манатки. (Это он душу имел в виду, будь я проклят, Кейтенову душу). А если вдруг останется жив, то ослепнет, а может, оглохнет и, головой ручаюсь, будет немым! Будь я проклят, немым, так сказал дядя Силе Николоски.

В этом мрачном предсказании детдомовского врача таилась для меня и Кейтена самая большая надежда. Мы знали, будь я проклят, все уже знали, по опыту, что если дядя Силе кого-нибудь вычеркнет из жизни, то все прекрасно, тогда человек проживет сто лет. Клянусь, если дядя Силе Николоски напророчит худое, не бойся, будь на сто процентов уверен, даст Бог, обойдется. Бойся, если скажет, что здоров, тогда точно не встанешь. В этом смысле дядя Силе, насколько я помню, никогда не ошибался, на это я и надеялся больше всего.