Мария Дуэньяс - Нити судьбы

— Где она сейчас?

Я уже несколько недель задавала себе этот вопрос, не зная, кто мог бы мне на него ответить.

— В Лиссабоне. Она вынуждена была срочно уехать.

— Почему? — встревожилась я.

— Нам стало известно, что за ней охотится гестапо, и ей пришлось покинуть Испанию.

— А вы как министр ничего не могли сделать?

— Я — против гестапо? Нет, ни я, ни кто-либо другой, дорогая. Мои отношения с немцами были очень напряженными в последнее время: немецкий посол и другие дипломаты в курсе, что я отрицательно относился к возможному вступлению нашей страны в войну и слишком тесным связям с Германией. Хотя, наверное, даже при хороших отношениях с ними я бы ничего не смог сделать, поскольку гестапо работает самостоятельно, независимо от официальных учреждений. До нас дошла информация, что Розалинда попала в их списки, и в тот же вечер она, наскоро собрав вещи, улетела в Португалию, все остальное мы отправили ей позже. Бен Уайат, военно-морской атташе США, единственный сопровождал нас в аэропорт, он наш хороший друг. Никто больше не знает, где находится Розалинда. Или по крайней мере не должен этого знать. Однако сейчас я хочу посвятить в это дело вас. Простите, что явился к вам в дом в такое время и в таком состоянии, но завтра меня отвезут в Ронду, и я не знаю, сколько времени не смогу связаться с Розалиндой.

— Что я должна сделать? — спросила я, наконец догадавшись о цели этого странного визита.

— Устроить, чтобы эти письма отправили в Лиссабон вместе с дипломатической почтой британского посольства. Передайте их Алану Хиллгарту, я знаю, что вы с ним связаны, — сказал Бейгбедер, вытаскивая из внутреннего кармана пиджака три толстых конверта. — Я написал их в последние недели, но из-за плотной слежки не рискнул отправить: сейчас для меня настали такие времена, что я не доверяю даже собственной тени. Сегодня, после моей официальной отставки, они, похоже, решили сделать передышку и ослабили внимание. Так что благодаря этому мне удалось спокойно приехать к вам, за мной не следили.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно, вам не о чем беспокоиться, — заверил Бейгбедер. — Я решил ехать не на служебном автомобиле, а взял такси. Я все время начеку и могу точно сказать, что по дороге сюда за нами не было машины, а следовать пешком, естественно, невозможно. Я сидел в такси, пока консьерж не отправился выносить мусор, и только тогда вошел в дом: так что меня никто не видел, можете быть спокойны.

— Но как вы узнали, где я живу?

— Как я мог этого не знать? Ведь именно Розалинда выбирала для вас квартиру и занималась ее обустройством. Она очень радовалась, что вы приезжаете и будете работать с ее соотечественниками. — Сжатые губы Бейгбедера вновь тронула едва заметная улыбка. — Знаете, Сира, я очень ее любил. Безумно любил. Неизвестно, увижу ли я ее когда-нибудь снова, но в любом случае передайте ей, что я отдал бы жизнь, чтобы быть с ней рядом в эту грустную ночь. Не возражаете, если я налью себе еще коньяку?

— Пожалуйста, не стоило спрашивать.

Я уже потеряла счет выпитым им бокалам — их было, наверное, пять-шесть, не меньше. Приступ меланхолии исчез после следующего глотка. Бейгбедер окончательно расслабился и, казалось, не собирался уходить.

— Розалинда довольна своей жизнью в Лиссабоне, осваивается в местном обществе. Вы же знаете, она способна адаптироваться с невероятной легкостью.

Да, в этом Розалинде Фокс действительно не было равных: она, как никто другой, умела перерождаться и начинать все с нуля — сколько угодно, при любых обстоятельствах. Какой все-таки странной парой были они с Бейгбедером — такие разные и в то же время так великолепно дополняющие друг друга.

— Навестите ее в Лиссабоне, когда появится возможность: она будет очень рада. Ее адрес есть на конвертах, которые я вам передал, — не забудьте переписать, пока они у вас.

— Я постараюсь съездить, обещаю. А вы не собираетесь в Португалию? Что вы думаете делать, когда все это закончится?

— Когда закончится арест? Не знаю, он может продлиться много лет; возможно, мне даже не удастся сохранить жизнь. Сейчас ситуация весьма туманная, я не знаю, какие обвинения могут быть выдвинуты против меня. Подготовка мятежа, шпионаж, государственная измена — они способны придумать любую гнусность. Однако если судьба окажется на моей стороне и все разрешится благополучно, думаю, да, я уеду за границу. Видит Бог, я сам далеко не либерал, но мне отвратителен безумный тоталитаризм, по воле Франко расцветший здесь после победы, — эта чудовищная государственная машина, выращенная нашими собственными руками. Вы не представляете, как я сожалею, что сам вносил в это вклад из Марокко во время войны. Мне не нравится этот режим, совсем не нравится. И кажется, Испания вызывает у меня отторжение — по крайней мере то, во что она превратилась сейчас. Я провел большую часть жизни за границей и теперь чувствую себя на родине чужаком.