Мария Дуэньяс - Нити судьбы

— Да, я слышала это имя.

— Хотя его должность может не вызывать особых симпатий, Канарис очень приятный и харизматичный человек, и у нас с ним прекрасные отношения. Мы оба принадлежим к странному типу несколько сентиментальных военных, не питающих особой любви к военной форме, наградам и казармам. Теоретически Канарис служит Гитлеру, но в действительности не находится в полном подчинении и во многом действует независимо. Настолько, что, как говорят, над его головой тоже висит дамоклов меч — как было и со мной в последние месяцы.

Бейгбедер поднялся со своего места, прошелся по комнате и подошел к балкону. Шторы были отдернуты.

— Лучше не стойте там, — решительно предупредила я. — Вас могут увидеть с улицы.

Бейгбедер принялся ходить по залу из одного конца в другой, не переставая говорить:

— Я называю его «мой друг Гильермо», на испанский манер; он жил некоторое время в Чили и хорошо говорит по-испански. Несколько дней назад мы обедали вместе в «Каса Ботин», он обожает кочинильо. Я заметил, что он более чем когда-либо вышел из-под влияния Гитлера — до такой степени, что, думаю, вполне способен вступить с англичанами в сговор против фюрера. Мы говорили о том, что Испании необходимо любой ценой сохранять нейтралитет, и составили целый список условий, которые Франко должен выдвинуть Гитлеру за вступление страны в войну на стороне Оси. Мне прекрасно известны наши стратегические интересы, а Канарис в курсе возможностей немцев, поэтому совместными усилиями мы придумали целый ряд заведомо невыполнимых требований. Среди них получение территорий во французском Марокко и Оране, огромные поставки зерна и оружия, захват Гибралтара исключительно испанскими войсками — в общем, условия, на которые Германия, вне всякого сомнения, не согласится. Кроме того, Канарис посоветовал не торопиться пока с восстановлением разрушенного во время войны — железной дороги, мостов, шоссе, — чтобы немцы видели, в каком плачевном положении находится страна и насколько трудно будет немецким войскам пройти по ее территории.

Бейгбедер снова сел и отпил глоток коньяку. К счастью, алкоголь действовал на него успокаивающе. Я между тем была в полном смятении, не понимая, почему он явился ко мне в столь поздний час и в таком состоянии, чтобы рассказывать о своих встречах с Франко и связях с руководителем немецкой разведки.

— Я пришел в Эль-Пардо со всей этой информацией и во всех подробностях изложил ее Каудильо, — продолжал Бейгбедер. — Он слушал очень внимательно, оставил себе принесенные мной бумаги и поблагодарил за работу. Он так тепло меня принимал, что даже вспомнил времена, когда мы вместе служили в Африке. Мы с генералиссимусом давно знакомы — знаете? Помимо его свояка, я единственный член кабинета — прошу прощения, бывший член кабинета, — обращавшийся к нему на «ты». Франкито во главе славного Национального движения — кто бы мог подумать! Правда, мы никогда не были большими друзьями, я не вызывал у него особой симпатии: он не понимал моего сдержанного отношения к военной службе и желания работать на административной должности, по возможности — за границей. Честно говоря, мне он тоже не очень нравился: всегда такой надутый, сосредоточенный, скучный, чересчур одержимый званиями и продвижением по службе. Мы встретились с ним в Тетуане: он был в то время уже майором, я еще капитаном. Хотите, расскажу вам одну забавную историю? По вечерам мы, офицеры, обычно собирались в кафе на площади Испании, чтобы выпить чаю, — помните эти мавританские кафе?

— Конечно, — ответила я. Как можно забыть стоявшие под пальмами стулья из кованого железа, запах жареного мяса на шпажках и чая с мятой, неторопливый поток проплывавших мимо джеллабов и европейских костюмов.

На лице Бейгбедера — впервые за все время нашего разговора — появилась легкая улыбка, рожденная ностальгическими воспоминаниями. Он снова закурил и откинулся на спинку дивана. Мы разговаривали практически в темноте, зал освещала одна горевшая в углу лампа. Я по-прежнему была в халате, так и не переодевшись: мне не хотелось оставлять Бейгбедера одного, пока он окончательно не успокоится.

— Однажды Франко перестал появляться по вечерам в кафе. Мы начали строить догадки по поводу его отсутствия, пришли к заключению, что он завел любовную интрижку, и решили все выяснить — да, вот такими глупостями развлекались молодые офицеры, когда появлялось слишком много свободного времени. Мы бросили жребий, и следить за ним выпало мне. На следующий же день его тайна была раскрыта. Когда Франко вышел из крепости, я последовал за ним до медины и увидел, как он вошел в один из арабских домов. Хотя в это трудно поверить, я решил сначала, что у него роман с марокканкой. Я проник в дом — не помню уже, под каким предлогом. И что, вы думаете, там увидел? Наш герой, как оказалось, брал уроки арабского! Потому что великий генерал, спаситель родины, славный и непобедимый каудильо Испании, не говорит по-арабски, несмотря на все его старания. Он не понимает марокканский народ, и ему наплевать на этих людей. А для меня они все как братья, я говорю с ними на одном языке — и на арабском, и на тарифите, наречии рифских племен. Это очень задевало самолюбие самого молодого майора Испании — гордости африканской армии. И то, что именно я стал свидетелем его попыток преодолеть сей барьер, уязвило его еще больше. Вот такая история.