Михаил Каминский - Переполненная чаша

— Радикулит, Сура? — спросила Надя, и на добром ее лице мелькнула улыбка. — Это, сестричка, такая болезнь, что и смеешься и плачешь. Когда у меня радикулит, я успокаиваю себя: это от простуды или от нервов. Ничего страшного, в общем.

Не ответив Наде, Сура, приволакивая ноги, направилась на кухню. Шла она через комнату долго. Мягкие тапочки на лосиной подошве тонули в пушистой дорожке. Вообще Сура бодрилась, не стонала. Но сестрам было видно (или они чувствовали это?), что каждый шаг гулкой болью отдается у нее в пояснице. У самых дверей на кухню Сура не выдержала — положила руку на крестец: так ей было легче переносить страдания.

— Старость — не радость, — Надя, по-прежнему улыбаясь, оглядела сестер. — Но ты, Мэриам, — молодец. Сколько тебе лет, Мэри? Таки все уже семьдесят восемь, а держишься — дай бог каждому молодому.

— Сколько мы не виделись? — спросила Мэриам. — Ровно год? Да, я тогда приезжала на защиту диссертации Гайдукова. Прекрасная диссертация по сколиозу. Гайдуков делает изумительные операции. Новейшие приборы, самая современная методика… Нам вчера показывали юношу, которого он вытянул на восемнадцать сантиметров. Стройный, красивый парень. А был сутулый, с искривленным позвоночником. Говорят, методика Гайдукова несколько жестока. Но результаты! Результаты, я вам скажу, поразительны. Он и Илизаров в нашей области творят чудеса!

— Разве Илизаров уже живет у нас в Орле? Я слышала по телевизору или где-то читала, что он… — Надя вспоминает, но не может вспомнить, в каком городе проживал знаменитый хирург Илизаров.

Мэриам усмехается, но снисходит к сестре: Надя кончила всего два класса трудовой школы.

— Когда я говорю «в нашей области», я имею в виду травматологию и ортопедию, а отнюдь не наш Орловский край. — Мэриам постукивает костяшками пальцев по подушке на тахте, поэтому ударов не слышно. «Сура купила замечательный гарнитур, — думает Мэриам. — Но три тысячи — откуда они? Сура и ее Ефим — пенсионеры. Может быть, помог Ося? Все-таки народный артист. Нет, едва ли. Дети, даже самые хорошие, не дадут родителям умереть с голоду, но не более того». О детях — это вспомнились чьи-то чужие слова. А у них с Федором не было ребенка. Мэриам смотрит на дверь, за которой скрылась в кухне Сура, и мысленно произносит любимую присказку младшей сестры: «Деньги важно не заработать, деньги важно удержать».

Она снова поворачивается к Наде.

— Надеюсь, ты знаешь, что я — доктор медицинских наук? — Мэриам глядит на все еще улыбающуюся Надю испытующе и с заметной долей иронии, как привыкла смотреть на молодых ординаторов. Хана, покойная мать, звала свою старшую Ребе — Учитель еще тогда, когда Мэриам ходила в гимназию, словно знала судьбу дочери наперед. Мать наградила всех дочерей вторыми именами, и они по-своему выполняли в жизни ее волю: Фаня — Справедливая, Лиза — Птичка, Надя — Добрая, Сура — Сердце…

— Как же! Я знаю, что ты ученый человек. Почему я не знаю? — Убрав, наконец, улыбку, Надя недовольно поводит плечом. Странная эта Мэриам. Не поймешь, когда шутит, а когда говорит всерьез. Как же не знать, что старшая сестричка — доктор медицины? Это же их гордость! Правда, у Мэри нет детей. И не было. Кто знает, постигла бы она эти докторские науки, если бы за подол ее хватали малыши. И как бы сложилась ее, Надина, жизнь, если бы не погиб Виктор и не пришлось бы одной тянуть двоих детей, двоих замечательных мальчиков, Котю и Илюшу. Слава богу, Котя сейчас начальник цеха у них на заводе в Дарнице. Илюша тоже неплохо успел в жизни, только, жалко, развелся с первой женой и почти не видит свою дочурку, а она такая славная, такая умница и жизнерадостная.

Надя вытирает вдруг выступившие слезы. А Мэриам, заметив это, высоко поднимает брови:

— Я тебя обидела?

— Нет, что ты! — Надя глазами показывает на Лейку. Мэри должна бы сама догадаться: слезы из-за Птички, из-за Лизы, которая покидает их. Мэри должна понимать, что Наде тяжелей, чем другим сестрам, — ведь они с Лейкой двойняшки. Можно сказать, что они знали и любили друг дружку еще до рождения.

— Да, Добрая. — Мэриам почти никогда не вспоминает это Надино имя, но сейчас ей хочется сказать что-нибудь особенно приятное Наде. — Я тебе сочувствую. Мне понятны твои страдания. Ведь уезжает не просто сестра, а половина тебя самой. Ваши сердца начали биться в один момент, вы одновременно увидели белый свет, лежали в одной кроватке, укрывались одним одеяльцем… — Мэриам не привыкла говорить нежные слова — она вдруг теряется, не зная, как продолжить, и неожиданно заканчивает холодно и сурово: