Михаил Каминский - Переполненная чаша

Хозяин вздохнул и положил в Гринину ладонь пятерку. «Вы на меня не обижайтесь за подозрения. Всякое бывает». — «Не обижусь, — заверил его Матюхин, — но и вы, пожалуйста, тоже». — «А мне-то на вас за что обижаться?» — удивился хозяин. «Вообще», — сказал Гриня.

Он возвращался к себе в ту субботу с конца Советской улицы. В кармане было много денег, а Гриня почти плакал. Даже эта солидная сумма — четыре, четыре и пять — не покрывала ущерба, который нанесли ему генеральские наследники. Никаких им огурцов и тем более бананов. Рыдали их денежки. «Сами вы мерзавцы! — ругался Гриня. — А кто же еще? Мерзавцы! Мерзавцы! Сколько лет ношу, а вы все притворяетесь, что честнее вас никого нет. Мерза-авцы!..»

Прохладный лист лопуха все же сыграл свою положительную роль. Кровь засохла, боль унялась. Гриня натянул тенниску, которая высохла и опять стала желтой. Треугольный трикотажный лоскуток детским флажком трепыхался у него под мышкой. Бочка уверенно легла на плечи, словно она там лежала уже не однажды. Гриня только малость пригнул голову — и все. Он постарался водрузить бочку на себя так, чтобы п р о р а н, который мог существенно снизить цену товара, оказался невидимым для будущего покупателя. Зато белоснежная надпись «Цех № 7» сверкала бы в глаза каждому, кто встретится на Гринином пути во время его следования по Мерлинке.

Матюхин бодро двигался сначала по тропинке от базы к поселку, потом свернул на асфальтовую проезжую часть. Этот отрезок дороги был подмыт последними кратковременными дождями. Кое-где асфальт вспучился, в других местах просел, хотя ремонтировали его недавно. Гриня шел, опустив голову, и потому все видел: под слоем асфальта отсутствовала надлежащая бетонная подушка, которая, знал Гриня, должна там быть: на дорожных работах он провел четыре года. Тут, в отдалении от центра поселка, дорогу чинили каждый год. И все с одним и тем же успехом: осенью асфальт начинал подпрыгивать и корчиться, и можно было только удивляться, почему он, Гриня, видит это безобразие, а те, кому положено, не видят.

Матюхин нес бочку, ухватив ее за края. Получалось, будто он раскинул руки, как крылья. Кто-то мог бы подумать, что Гриня распят на этой бочке. Но лично Матюхина чужое мнение сейчас не интересовало: у него хватало собственных размышлений. Вот-вот, думал Гриня, совершенно закроется сезон, и останутся в Мерлинке одни местные жители с постоянной пропиской, сонные, словно они тюлени на жарком пляже, и злые, как потревоженные в зимней берлоге медведи. Редко кто из дачников будет навещать для проверки свои строения и участки, а значит, до минимума снизятся Гринины доходы. Один только Михал Михалыч наезжает часто и живет в своей даче иногда подолгу — дым тогда струится из трубы, но Михал Михалыч, известно, кричит на каждом углу: «Ворованного не беру!» — гордится своей честностью, словно боевой медалью, но прибыли от него Грине как от козла молока.

Как всегда, не вытерпев в Загоруйкином сарае холодов, покинет подпольное жилье Шихан — поступит на четыре месяца в котельную поселковой больницы. И связующим звеном между межрайонной овощебазой и случайными покупателями в поселке останется одинокий Матюхин, да еще двое-трое его коллег, таких же бэпэмэжэ, и между ними возникнет конкуренция, словно дело происходит не в Мерлинке, а в Нью-Йорке или в Токио.

И тут, вспомнив о коллегах-конкурентах, Гриня внезапно остановился. Совершенно точно, озарило Матюхина, что в его персональной дыре не было прежде такой длинной и острой железяки, которой процарапало ему бок! Гриня учился в школе, имел неполное образование — и знал, что по физическим законам возникнуть из ничего эта заостренная железяка не могла. Значит, она торчала из бетона всегда. Но торчала не в виде острой пики, а просто как одна из закорюк, не мешавших двухстороннему движению Матюхина: туда и сюда. Он наизусть знал расположение похожих на акульи зубы концов железной арматуры: они были коротки и не грозили опасностью. А эта…

На свежем воздухе, в соприкосновении с сулящей доход бочкой у Грини четко заработала голова: ранение в бок произошло отнюдь не случайно — это был акт терроризма со стороны завистливых коллег, которых начальник транспортного цеха Котлярчик прогнал недавно от матюхинской дыры. Пришлось им вернуться к заросшему лебедой и крапивой узкому собачьему лазу. То, что Котлярчик шуганул их по Грининой просьбе, коллеги, конечно, не знали, однако догадаться могли. Да Гриня не стал бы отпираться: ну, просил, просил он Котлярчика прекратить непрерывное шастанье в его, матюхинскую, дыру. Но разве о себе он думал? Господи, помилуй, не о себе, а о Котлярчике! Обратит внимание руководство овощебазы на постоянный поток незаконных грузов по территории транспортного цеха — и что тогда? А Котлярчик для Грини лучше отца родного. С наступлением сильных холодов Гриня Матюхин поселялся в сауне Котлярчика. Поселялся — не совсем точно сказано, он ночевал там и параллельно обслуживал сауну. Гриня спал там в предварительной части, где у него имелись лежак, печурка, кружка и кастрюля. Если б Грине пришло в голову целиком помыться, то под боком — парная с последующим бассейном. Естественно, после хозяина и его гостей. Так мог ли Гриня подвести Котлярчика, создающего ему, как говорит Шихан, режим наибольшего благоприятствия?