Михаил Богатов - Имя Твоё

Марфа вид удручения сменяет на негодование явное и в четвёртый раз вопрос можно не слышать, а точнее можно не отвечать на него услышанного теперь, ибо речь необоснуемую за оскорбление Марфа почитать своё с правом полным может, что и делает охотно весьма, и вопросом на вопрос говорит, вопрос игнорируя к себе обращённый в раз не первый: а почему же вы, отец Дмитрий, о мерзостях всяческих упоминаете недоказанных, а о чувствах Андрея ко мне и моих к нему не упоминаете нисколько, сон ведь когда был, он любви касался исключительно нашей, а не всяких глупостей, вами сочинённых из соображений рода низменного, что очевидно, приоткрываются тут губы Марии томно как-то, оттого ли что о любви речь, оттого ли что о мерзостях всяких, но отец Дмитрий улыбается, и глядя не на Марию томную, но на Марфу, негодованием охваченную, говорит ей слова такие: не стоит беседу вести о том, что под именем любви себе придумала ты Марфа, и Мария на сестру взгляд свысока обращённый кидает, где она это высокое себе нашла неясно, но говорить продолжает отец Дмитрий: что под именем любви себе придумала ты Марфа, и ты Мария, и Мария от сестры взор на отца Дмитрия обращает, и смущена она и суживаются веки её, будто предал её отец Дмитрий словами этими: с чего это вы взяли, что представления мои о любви неправильны, Марфа спрашивает, и совпадает это с тем, что Мария говорит: с чего это вы взяли, что представления ваши о любви правильны, и звучит это враз, а посему разноголосие лишь в ваших моих правильных неправильных слышится, но Марфа добавляет: Бог любовь есть, а Мария ничего не добавляет, и не потому что думает, что Бог не любовь есть, или Бог любовь не есть, или не Бог любовь есть, или раздор языческий Гесиодов отец вещей всех, или распря Гераклитова, ей сказанного ею же самой уже достаточно.

Но слова о Боге не комментирует отец Дмитрий, не собирается ответ держать, а вино допивает залпом, шею свою бородатую обнажая с проседью уже изрядной, и не спрашивает: с чего вы взяли истину собственных представлений о любви моим предпочесть, ибо тупиковым этот путь беседы выглядит заведомо, и ведись она ему согласно, тупиком бы и обернулась в итоге скором как пить дать, а посему даёт себе пить отец Дмитрий, и сёстрам доливает вина, пить даёт, и говорит: Господу ныне и спокон веку не нужны нерешительности, пред грехом останавливающиеся, дабы из этой остановки для себя выгоду мирскую извлечь, святошеством прикрываясь, ибо нерешительные пред грехом, они весьма неплохо решились на нерешительности использование в жизни этой, и довести юношу до состояния, ими самими за влюблённость именуемого, а на деле не иначе как похотью накопленной оборачивающейся, Господь не ждёт святости от нерешительных к небу и к земле решительных, ибо решительность эта не способна землю обустроить, которой Господь Творец и Хранитель предвечный, знание греха свершение его есть, и посему грех не допускающий, невинность утратил, покуда ведает о том, чего допустить не решается, лишь Господь наш Иисус Христос, повторяет отец Дмитрий и пачку снова в руки берёт, вертеть её по кругу начинает: лишь Он грех постигая Господом оставался, Коим и был со дня Творения, а посему любовью вами зовущееся пусть насквозь вами же будет пройдено, ибо остановка похотливая перед постелью манящей не делает постель невинной, любовь дарящей или же обоживающей своего обладателя долгожданного, пред чем мы останавливаемся, то нас в сути нашей определяет, и Марфа определена была при Андреевом участии как постелью остановленная и, стало быть, превознёсшая её на выси недостижимые, и вместо Господа в небе её обитало ложбище соитное, впрочем это лишь до беседы с отцом Георгием, когда же вернулся Андрей, то полезла Марфа с Андреем на высь эту поднебесную, но обернулась она приятностью телесной и того не более, с собою и то иногда лучше бывало, об Андрее мечтаючи, нежели с ним иногда, когда рядом лежал, и решено было, что Господь обманывал Марфу или вообще не существовал никогда, в то время как открылось лишь никогда не таящееся, что постель Господа не способна ни вместить полностью поглощая, ни заменить, и коли вознесёшь её и залезешь на неё с возлюбленным своим, она тут же на земле обернётся стоящей или в болоте заботном мирском утопающей всё более, впрочем всё это затем воспоследовало, а до того сон был с ангелом, как уже говорилось, закончил отец Дмитрий речь свою в раз пятый эту фразу произнеся.

Марфа сказала, что затем срок ангелом отведённый истёк, и вернулся Андрей в день тот же, что и ангел объявил, и воспринять это иначе, чем Господа свершение, невозможно было, и посему препятствия все до того преградой меж ними стоящие, сметены рукой Господа были. Это Марфа ты препятствиями именуешь постели нагромождение в уме твоём поднебесное, улыбается отец Дмитрий снова игриво: и рукой Господа выдумка твоя сметена была, ты говоришь, будто Господу дела нет более как в постель тебя бросать, где ты по несколько раз в день и в ночь и так уже влажно обретала себя, рукой своей недостижимое Андрею подменяя, свою руку не смогла остановить, и решила, что Господь свою руку к тому приложит, неужто Марфа Господь такой наивный по вере твоей, спрашивает отец Дмитрий и говорит слова странные: блаженны духом богатые, ибо их есть геенна огненная и будет каждому по вере его: а дальше Андрей вернулся, повторила Марфа, и на глазах её слёзы засверкали, и очень внимательно разглядывает слёзы эти отец Дмитрий, Марии же неловко стало, да и внимание ей должное не уделяется в обстоятельств стечении таковом, а посему когда звонок заиграл мелодию звонковую неопределённую, Мария деликатно весьма поднялась и пошла дверь открывать, в комнате оставив сестру свою и гостя с сестрой общего, спросила кто там, и что ей ответили не ведаем мы, ибо слух у нас даже хуже чем у тех, кто существовать способность особую божественную имеет, но воскликнула Мария: вот это да, дверь открыла и когда ещё дверь закрыться не успела, ибо входил кто-то в неё, в комнату зашла она и эффектно провозгласила, слова сестры своей последние повторяя, но со значением иным уже: а дальше Андрей вернулся, интригующе говорит Мария и бокал свой со стола взяв, в оборота своего половину, ко двери входной обращается. Марфа с места поднимается торопливо и, слёзы утирая, у сестры быстро спрашивает, правда ли, что Андрей, и та отвечает собой довольная и на счёт это себе, глубокой, записывая, будто в том заслуга её одной: да, правда, Андрей пришёл.