Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

Вдруг от них донесся взволнованный крик мальчика:

— Дядь Сань, смотри! Смотри! Потянуло!

— Карп! — крикнул другой мальчик.

— He-а. Это пескарик, — спокойно сказал мужчина. — Дерни–ка, Васек!

Я вышел из–за кустов и увидел на берегу озерка дядю Саньку Тумана и трех ребятишек. Дядя Санька сидел, опустив вниз к воде свою деревянную ногу, похожую на перевернутую бутылку. Рядом с ним в траве лежал костыль. Мальчишки стояли около самой воды и с напряжением смотрели на поплавок. Один из них двумя руками держал удилище. Вдруг он резко дернул его вверх, и над головами ребятишек мелькнул крошечный пескарик величиной с мизинец. Он запрыгал, затрепыхался в траве у меня под ногами. Сашок подбежал и быстро поймал его.

— A-а! Виктор Иваныч приехал!

Туман блеснул в мою сторону единственным глазом и заулыбался. Шрам на левой щеке у него обозначился резче. Шрам тянулся по всей щеке и глубокой бороздой скрывался под повязкой, закрывающей выбитый глаз. Туман протянул мне серую, всю в черных морщинах руку. Она была шершавая, твердая. Мне отчего–то стало стыдно за свою холеную руку.

— Какой же я Виктор Иваныч, — смущенно сказал я.

— Не-е. Ты уже Виктор Иваныч! Это я как был дядей Санькой Туманом, так и остался…

Я сел рядом на траву.

— Ты в отпуск? Иль просто так, мать проведать?

— Просто так. На два денька.

— Мало чей–та?

— Я бы и месяц пожил, да нельзя!

— Скучаешь, значит, по родным местам… — задумчиво произнес дядя Санька, потом, помолчав, добавил: — А с Таней как живете, вместе аль врозь, по общежитиям?

— На квартире. Во флигеле живем!

— Правильно! Вместе оно лучше, а то сейчас многие так живут, она в одном месте, он в другом… С деньжатами только, видать, трудновато.

— Крутимся. Вагоны разгружаю… Ничего, немного осталось!

На коленях у дяди Саньки лежали три сыромятных ремня, из них он плел кнут кому–то из ребятишек.

Заметив мой взгляд, он улыбнулся:

— А я все детей тешу!

К нам подошел Сашок, который во время нашего разговора рассматривал улов товарищей.

— Дядь Сань, я принес жестянки. Сделаешь свисток? — спросил он.

— Давай, сделаю!

Сашок вытащил из кармана две крышки от консервных банок и отдал Туману. Дядя Санька начал ногтем соскабливать с них грязь.

Я смотрел в спокойную воду. В ней отражалось глубокое небо с ватным одиноким облаком и поблескивали в волнах искорки солнца. Около берега над водой кружились, любовались своим отражением тонкие разноцветные стрекозы. Они садились на широкие круглые листья кувшинок отдохнуть и погреться на солнце. Я вспомнил японское трехстишье и прочитал вслух:

— Над ручьем весь день ловит, ловит стрекоза собственную тень.

— Нет, — сказал Сашок. — Они на танцы собираются. Видишь, во–он на листке синенькая в воду смотрится и глаза подкрашивает. А вон сидит одеколонится. А эти, — показывал мальчик, — крылья прочищают. Разве не помнишь: «Ты все пела — это дело, так пойди же попляши!» Забыл, да?

— Да, Сашок, забыл, — ответил я.

Я вдруг почувствовал себя лишним. До моего прихода мальчишки беседовали с дядей Санькой и, наверно, сидели рядом. А теперь встали у воды, отвернулись и старательно смотрят на поплавки. Я попрощался и пошел по тропинке дальше. Сашок остался. Солнце поднялось еще выше. Становилось жарко. Я расстегнул рубашку. Тропинка увела меня вниз и запетляла между кустами. Я шел, раздвигая грудью тонкие ветки со свежими ярко–зелеными листьями. Иногда они приятно гладили меня по щекам. Тропинка раздвоилась. Одна сворачивала в сторону и поднималась к вишневому саду, а другая вела через речку к кладбищу.

Я свернул к вишневому саду. Он стоял в молочном тумане. Здесь, вон под тем деревом, я провел с Лидой последний день перед уходом в армию. Я лег на спину на траве в тени под вишней. Было тихо–тихо. Слышался только однообразный гул пчел. Тогда тоже было тихо. И наверно, были пчелы. Однако нам тогда было не до них. Помню, стояли мы под деревом. Стояли молча. Лида прижималась щекой к моей груди, а я без конца осторожно водил и водил по ее маленькому острому плечу. Помню, волосы у нее были усыпаны лепестками цветов. Перед этим я, играя, тряс над ее головой ветку вишни. Лепестки осыпались и пушинками ложились на голову, на плечи Лиды. Она смеялась и ловила их ртом… Лида не дождалась меня из армии. Видно, не так сильно я ее любил.

На другой день после обеда я освободил малину от засохших стеблей и решил погулять по полям. По зеленям пересек я неширокое поле и спустился в Волчью балку. Здесь в детстве мы катались на лыжах. Балка привела меня к водопаду. Уступ, с которого падала вода, был невысокий, всего с метр, но все–таки место было красивым. Я лег на живот, оперся о берег руками, свесил голову и стал пить мелкими глотками чистую холодную воду. Потом я отполз от берега, повернулся на спину, положил под голову руки и закрыл глаза. Незаметно вернулся назад, в прежние годы, в солнечные дни! И долго лежал — вспоминал под шум воды. Наконец солнце разморило меня. Я вновь подполз к ручью. В прозрачной воде внизу, там, где лопались пузыри от водопада, были видны темные спинки рыбок. Они зачем–то уткнулись носами в глиняный берег и стояли так, чуть пошевеливая хвостами. Хорошо здесь! Поставить бы вот тут под кустом палатку и слушать сутками шум водопада.