Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

— Забыл, да?

— Забыл. — вздохнул я.

Мы пошли вниз по течению, к мосту. Он был высокий, с толстыми пыльными перилами. Сашок спустился под мост и притих там. Я облокотился на перила и стал смотреть, как шевелятся длинные и зеленые водоросли в быстрой реке. Вода тихо–тихо, еле слышно булькала, перекатываясь через камешки.

Мне опять вспомнилась Лида. Вспомнилось, как в детстве, после половодья, когда вода спадала, мы с ней здесь у моста искали в свеженамытых камешках шутов палец, который как у нас говорили, обладает целебными свойствами. Любая рана вмиг заживет, если ее посыпать порошком из шутова пальца. Вспомнились апрельские вечера, которые мы с ней проводили здесь. Река в то время вспухала. Ручьи, прорезая снег в оврагах, стремились к реке. Вода поднималась и заливала мост. К вечеру возле него собиралось много народу. Все с восхищением любовались большой водой и тревожно гадали, выдержит ли мост натиск льдин, которые, неся на себе сугробы снега, величественно плыли к нему, сталкиваясь с берегом и друг с другом. Перед мостом они набирали скорость, с размаху таранили его, крошились сами, вставали торчком, отчего вода выходила из берегов. Мост охал, кряхтел, но держался. Он был сделан хозяйской рукой.

Когда сумерки густели, люди расходились по домам. Оставались только мы с Лидой. Мы обычно стояли возле высокой ветлы у самого берега. Стояли молча, слушали, как шумит река, как, шурша, серыми призраками проплывают льдины, Подминая под себя полузатопленные кусты. В шуме реки мне слышался шум большого города, мечталось о залитых неоновым светом ночных улицах, виделись веселые парки с аттракционами, грезилась шумная студенческая жизнь. В то время мы заканчивали школу и мечтали об институте. Лида поступила сразу, а я только после армии. А потом в городе, гуляя по ночным улицам, я с грустью вспоминал эти деревенские вечера, вспоминал Лиду, дядю Саньку Тумана, колхозного объездчика, вспоминал его с чувством неизгладимой вины перед ним. Одинокий человек, молчаливый со взрослыми, дядя Санька больше всего любил детей и, наверно, еще широкие наши поля. Теперь–то я понимаю, почему он любил нас, ребятишек. С нами он чувствовал себя спокойно, забывая о том, что он калека, одноглазый И одноногий, забывал о своей печальной судьбе, не ловил жалостливые взгляды, и не тянуло его к стакану. Думаю, что не только у меня останется о нем светлая память на всю жизнь… И такого–то человека в ранней неразумной юности я заставил страдать!

Я спустился с моста, чтобы посмотреть, что делает Сашок. Он сидел на корточках на берегу и наблюдал за серыми спинками рыбок, мелькавших между камнями. Сашок бросил им дождевого червяка. Но рыбки спокойно плавали, не обращая на червяка внимания.

— Идем дальше, — сказал я.

Мы продирались сквозь кусты по едва заметной тропинке. Здесь в детстве мы часто играли.

— Сашок, а вы играете здесь, у моста?

— Играем.

— А во что вы играете?

— В «войну» играем. В «шпионы». И на саблях… Васька Мартасов у нас самый сильный! Его никто не берет, а я на саблях его два раза победил. Прямо вот так ему — раз! — в живот!

Сашок показал, как он победил Ваську Мартасова.

— А ты меня на саблях еще лучше сражаться научишь, а? — спросил Сашок. — Ты ведь хорошо сражался!

— Конечно, научу, — согласился я. — Сейчас найдем хорошее дерево, срежем сабли. И я тебя научу!

Мы вышли из кустов на пыльную тропинку. Сашок зашлепал по ней впереди меня босыми ногами. Я позавидовал ему и хотел скинуть туфли, но решил, что в руках они будут только мешать, да и отвык я ходить босиком. Сашок вдруг ойкнул и подпрыгнул на одной ноге.

— Укололся? — спросил я.

— Не–ет! Божья коровка! Чуть не наступил.

Он поймал на тропинке желтую букашку с черными крапинками на спине, похожую на половину горошины, посадил на ладонь и певуче забормотал:

— Машка, Машка, лети в небо…

Божья коровка заскользила по ладони, забралась на самый кончик среднего пальца, расставила крылышки и полетела. Мы следили за ней, пока она не растворилась в воздухе. Потом пошли дальше. На другом берегу реки за кустами я увидел рессорную телегу колхозного объездчика. До нас донеслись голоса. Сашок, услышав их, насторожился и, не сказав мне ничего, побежал напрямик через кусты. Я, раздвигая ветви, долез за ним. Разговаривали дети и мужчина.

— Дядь Сань, правда, у меня кнут будет, как у дяди Васьки–пастуха? — спрашивал тонкий детский голосок.

— Не-е! У тебя лучше! У дяди Васьки круглый, а у тебя, вишь, трехгранный, как штык. Привяжешь волосянку от мерина, как хлопнешь, стекла в окне полопаются!