Андрей Бинев - Тихий солдат

Куприянов глубоко вздохнул, посмотрел в окно бесцветными холодными глазами. Потом медленно повернул голову к Павлу и вдруг сказал очень тихо и твердо:

– Не предатель он, Паша! Не предатель! Иначе бы я тут сейчас перед тобой не сидел.

Павел обмер, всматриваясь со страхом в белые глаза Куприянова – не пьян ли, не сумасшедший ли действительно.

– Чего глядишь? Ты слушай… Когда я приказал тебе тогда уйти…, ну, на мельнице…и еще говорил, чтобы ты о нем доложил, а если выйдет, то нашел бы сам, лично, и за ребят…за всех…исполнил бы приговор…, я ошибался. Бой был…, стрельба…, взрывы, гибнут наши один за другим и вдруг этот… «Сотрудник»…с бендеровцами, с бандитами, стало быть… Я и подумал…он нас специально сюда привел и сдал им, гадам! А ты один был не ранен тогда…, кому же еще я должен был приказать вернуться и доложить? Больше бы никто не дошел, Паша!

– Ну!

– Не нукай!

Куприянов рывком поднялся, схватил костыль, прислоненный до этого к стене, сунул его себе подмышку и быстро заковылял по крохотной кухоньке, задевая углы то плитки, то стола, то малюсенького белого, крашеного шкафчика с дребезжащей посудой. Он вернулся к своему табурету, с размаху сел на него и уперся обеими руками в костыль, поставив его вертикально перед собой. Потом Куприянов задумчиво положил подбородок на перекладинку, но не удержался на ней и с раздражением откинул костыль в сторону. Тот громко, сухо грохнулся о пол.

– Ты не нукай, Павел Иванович, а слушай сюда! Лежу на полу, кверху мордой. Кровищи ужас сколько! Еле живой. Рядом наши стонут. Заходят эти…, а «Сотрудник» с ними. Эти стали добивать ребят. Стреляют по головам, а кого ножом или штыком… Слышу, ко мне идут. А тут, понимаешь…, я и сам не поверил поначалу! В общем…, этот с родинкой, лейтенант…, загораживает меня и приказывает им, пойдем, дескать, всех добили. Потом на меня кивает – этот, мол, тоже уже почти подох. Потом разворачивается ко мне, смотрит прямо в глаза, спокойно так, холодно…, ну, точно ледяное у него сердце…, вдруг подмигивает и стреляет рядом с головой три раза. Щепка от пола оторвалась и рожу мне царапнула. А он еще…, рядом с животом…, в пол. Никак он не мог промахнуться! Идите, кричит им, я тут всё проверю… Ждите, мол, меня во дворе, сейчас все уйдем… Они в дверь, топают ножищами, ругаются, но его слушаются, как будто он у них за старшего. А он оглянулся на дверь, нагибается ко мне и шепчет: «Ты, Куприянов, все не так понял. Война это, война! У каждого своя задача, младший лейтенант! Выживешь, поймешь… Прости, брат!» И тут же ушел. Я не знаю, сколько на полу провалялся, вокруг все мертвые, а я даже пошевелиться не могу. То теряю сознание, то прихожу в себя. Пить хочется ужас как! Открываю еще раз глаза, а я уже лежу на кровати, на подушках, а надо мною мужик, в стороне какая-то баба, и еще одна, помоложе… Я их сразу узнал… Это они тогда с «Сотрудником» на мельнице шептались, когда мы в засаде сидели, за двором. Смотрит на меня мужик и хохлятским своим языком говорит, на мове на своей, значит…, что якобы встретил их русский офицер, тот самый, «Сотрудник», значит, с родинкой…, в лесу и приказал выходить меня, а то, мол, он вернется и всех до одного расстреляет, как пособников бандитам. Так, говорит мне мельник…, а он мельником оказался, мужик-то…, замолви, дескать, слово у своих, что мы тебя спасли, и только ни в коем случае не умирай! А то нас всех расстреляют. Так и сказал! Всех расстреляют! Я у них почти неделю провалялся в бреду… Помирал… Они фельдшера какого-то нашли …поляка, а потом уж и наши пришли… Эти сначала спрашивали меня, кто таков да откуда…, а я через губу переплюнуть не мог… Ко мне через месяц полковник Ставинский приехал. О тебе ни слова не сказал! И о лейтенанте том…, хоть я и спрашивал, а он только смотрит, молчит и всё. Ну, а потом сам знаешь…, по госпиталям, в психушке два раза был…, больнички там разные. Я тебя искать начал сразу, а мне сказали, погиб, мол, в штрафниках. Это я уж после подумал…, а вдруг живой! А тот с родинкой…, он – свой, Паша! Так надо было…, надо!

Куприянов опустил голову, потом поднял ее, опять внимательно посмотрел на Павла, изумленного, растерянного:

– Клавдия, сестра, придет, принесет…, мы с тобой за того лейтенанта…, за майора то есть…, за светлую его память…выпьем!

– Да ты что! – Павел был уже весь бордовый, у него свирепо выкатились глаза, руки мелко дрожали, – Ты что несешь, Куприян! Совсем больной? Да я ж врага! По твоему приказу, вот этой рукой!