Андрей Бинев - Тихий солдат

Та последняя встреча сыграла с Павлом странную шутку – с одной стороны, он окончательно усвоил урок твердости к врагам, а с другой, не мог отвязаться от унизительного ощущения собственной беззащитности перед всесильным тираном, а по существу, мелким, крайне неприятным стариком. В его ушах все время навязчиво звучал угодливый смешок Буденного, а рука горела, помня руку вождя, ухватившую кобуру. Павел уже тогда гнал от себя мысль, что избавиться от безвинного страха перед этим темным человеком возможно только через смерть одного из них. Это были вражьи мысли, которые не то, что нельзя было доверить Маше в те дни, но даже и себе самому.

И вот теперь, пятого марта, гора упала с плеч, тихо скончавшись где-то в постели или даже, как говорили, на полу в том же Кремле или на какой-нибудь загородной даче.

Павел не плакал, не грустил и не убивался. Он не поехал на прощание с вождем и не пустил туда Катю с сыном.

Тесть с тещей все же добрались до Москвы в этот день, но, увидев еще издалека обезумившие толпы рыдающих людей, в страхе вернулись на вокзал, а оттуда домой. Обратно ехали почти в пустом вагоне. О гибели сотен людей узнали позже, и это охладило горе Юрия Станиславовича. Лидия Афанасьевна поглядывала на него по-прежнему с раздражением, а однажды проворчала:

– Погнал старый дуралей нас на похороны, а ведь могли с ним лечь! Вон сколько горя-то! Лезет, лезет везде! Ладно бы пьяный, а то ведь на трезвую голову, на дурную!

– Молчи, вражина! – огрызнулся Юрий Станиславович, – Ушел отец, теперь всё иначе будет. А люди за него свои жизни положили… Чего положили, спрашивается?

Последнее он произнес с недоумением, словно самого себя спрашивая.

Жизнь, к вящему удивлению Железина, наладилась: солнце не погасло, земля не перевернулась, небо не обрушилось. Разве что, вернулись раньше времени в поселок на станцию дальние родственники Железновы и разные другие доморощенные уголовники. Эти все пришли из лагерей намного раньше политических. Начались бесконечные гулянки, кровавые драки, несколько раз Железновы пытались предъявить Железиным счет – мол, пока мы за вас у хозяина «парились», вы тут толстели. А вот нет теперь вашего усатого кума, давай плати по полной! Павел одного такого встретил прямо у калитки дома, по выражению Юрия Станиславовича, полновесным кулаком. Не сказал ни слова в ответ на грязную пьяную брань, а просто молча двинул между глаз. Тот поднялся с земли и пообещал спалить родню, но не успел. Его и еще двоих Железновых замели уже через день за грабеж продуктовой лавки на привокзальной площади. Они ворвались туда среди бела дня и унесли все, что сумели поднять и рассовать по карманам и трем огромным фибровым чемоданам. С этими чемоданами, револьвером и двумя ножами их и взяли на Курском вокзале уже через час.

Это было единственное, что последовало за смертью вождя на станции Железной. Больше никаких «катаклизмов», как говорил Юрий Станиславович, не случилось.

Жизнь в большой семье Ивана Железина тяготила Павла Тарасова своим утомительным, шумным однообразием. Младший брат Кати Кирилл был неисправимым мерзавцем, доносчиком и провокатором. Был при этом сильным и неглупым юношей. Павел много раз грозился крепко вздуть его за мелкие подлости, которые поистине были настолько мелки, что каждую из них не упомнишь, а все вместе они давили своей отвратительной, смрадной массой.

Старшая Катина сестра Евдокия все больше замыкалась в себе, стала странной, постоянно пребывала в душевных сумерках. Ее сын рос тоже молчаливым, упрямым ребенком. Из их комнаты неделями не было слышно ни звука, как будто там никого не было. За общий стол они не садились, ни с кем не здоровались, никого не любили. Павел забывал о них и, вдруг увидев на кухне или на скрипучей лестнице, соединявшей два этажа, вздрагивал.

Юрий Станиславович после гриппа получил осложнение на уши, почти потерял слух.

– Глуп ты отец, как вся твоя железная родня! – не опасаясь ответа, говорила его сухожилая супруга, – Тебе же говорено было: лежи, лечись, а ты прыгал по дому, вождя своего провожал. Вот и проводил, старый дурак! Как теперь жить будем? Вот как комиссуют тебя по болезни!

– А? – кричал старик и прикладывал к правому уху, которое считалось у него менее пораженным глухотой, ладонь.

– Глухая тетеря! – кричала жена Лидия Афанасьевна.

– Какая потеря? – тряс головой Железин, – Потеря, потеря! Теперь таких нет! Уж и не будет! Ушел отец…, бросил!