Андрей Бинев - Тихий солдат

Уже через год женился и Павел. Он решил, что свободен ото всех обязательств перед Машей, когда узнал от нее самой, что она выходит замуж за Владимира Арсеньевича, уговорившего ее сделать это из вполне прагматичных соображений. Подкопаев вдруг бросил пить, стал чисто, хотя и по-прежнему скромно одеваться, приобрел в свою комнату какую-то мебель, даже сделал небольшой ремонт у себя и на общей кухне – в комнате поклеил белые обои с диковатыми оранжевыми цветами, а кухню выкрасил масляной краской в мрачноватый зеленый цвет. Две недели ползал в трусах и майке по полу по всей квартире (даже в Машиной комнате, ремонтируя половые доски и то тут, то там вколачивая в них гвозди и обдирая рубанком). Потом выстругал плинтуса и прибил их. Следом за этим поменял рамы у Маши и на кухне – старые совсем прогнили и уже не держали тепла. Потом приобрел на Тишинском рынке дверные замки. Последнее, что он сделал, заменил два треснувших стекла в кухонной двери на цветные, крашенные – бордовый и синий – почти не пропускавшие света.

Маша, чтобы не оказаться в долгу, купила на рынке домотканые, грубые коврики с оленями, у которых косили красные глаза, а ярко-желтые рога росли из слишком тонких загривков; она растянула коврики в крошечной прихожей и в коридорчике, ведущем на кухню.

В тот же вечер Подкопаев, после того, как заменил старый замок на два новых, ворча при этом, что в столице завелось бесстыдное ворье, принарядился в темно-серый мятый костюм, криво напялил широкий галстук дикого, лимонного цвета и, купив роскошный букет роз, постучал в Машину комнату.

– Ты одна, я один, оба мы вместе…, так сказать, по-боевому, как товарищи…, – смущаясь, заявил он, усевшись на стул перед Машей, возлежавшей на диване, – Я не пью…, завязал я, Мария Ильинична, с этим вредным делом… Пусть враги народа пьют ее проклятую! А я только винца по праздничкам, может, еще…по выходным…, ну, пивка…для нормальной лакировочки. А так – ни в коем разе! А ты – пожалуйста! Хочешь водочки, хочешь даже коньячку! Мы не возражаем…для совместной семейной жизни.

– Что же я, выходит, по-вашему, Владимир Арсеньевич, враг народа? – Маша приподнялась на локте и кокетливо рассмеялась.

– Ни в коем случае! – неловко замахал он руками, из которых не выпускал букета, – Для дам…это не касается! А как же! Вам положено!

– Значит, коль не пьете, можем пожениться? – продолжала игриво посмеиваться Маша.

– Разумеется! Это ж было главным и, даже можно так выразиться по интеллигентному способу, единственным препятствием! А мы его того… Ну…, конечно, и для порядка… Живем, вроде, вместе…, в смысле на одной квартирной площади…, ты, Мария Ильинична, ответственная квартиросъемщица, одна…одинокая, что, значит, не порядок…, и я, как понимаешь, тоже…пока что… Надо непременно, чтобы, как говорится нашими народными руководителями, здоровая советская семья… Чтоб единомышленники, значит, опять же! В общем, дорогой товарищ Кастальская, вот тебе моя рука, боевая, честная, а мне передай взамен…торжественно… в безраздельное, так сказать, пользование свое золотое сердце! Я его сберегу…, непременно даже!

– А ваше сердце? Оно кому достанется?

Он вдруг стал серьезным, грустным, опустил глаза и тихо ответил:

– А мое сердце, Маша, под тем домом так и осталось…, где моя первая…благоверная…с дитем и с ее матерью…

Маша вскинула брови с удивлением, но Владимир Арсеньевич опять замахал руками и цветами:

– Ты ничего такого не подумай! Она ж померла, горемычная! А у меня есть еще мужская силушка! Я тебя любить буду, как ее любил, как…как должен, в общем! Иди за меня, Мария Ильинична! Не пожалеешь! Ты не торопись, Маша, с ответом. Я обожду! Вот пивка выпью на кухне…и обожду… Пива будешь? Жигулевское, свежее! В ГУМе брал, в буфете.

– Буду, – вдруг решительно ответила Маша, – И водки буду!

Подкопаев разинул рот от изумления.

– А у меня нет водки-то! Я ж завязал!

– У меня есть!

Она рывком открыла нижний ящик комода и извлекла оттуда пол-литровую бутылку с зеленой невзрачной этикеткой:

– С праздников осталось. Нам давали…на подарки. Но вы, Владимир Арсеньевич, не пейте. Вы пивом только…лакируйте, а я и пивом, и водочкой! Вот и поразмышляем…совместно, по-боевому.

Она опять рассмеялась.

Размышление привело к тому, что утром оба опохмелялись оставшимся пивом и делали это, не вылезая из Машиной постели.

Павел позвонил Маше через полторы или две недели после этого. Она сразу сообщила, что приняла предложение Владимира Арсеньевича, потому что жить одной больше ей невмоготу, и что на свадьбу Павла, разумеется, не зовет, хотя Подкопаев все время настаивает – пусть, мол, будет, герой же, фронтовик!