Андрей Бинев - Тихий солдат

Павел вздохнул и тяжело сел на табурет перед столом. Он бережно взял в руки листок и прочитал его дважды. Это было напутствие увольняющимся, главным в котором выделялся пункт о неразглашении не только сути службы в Кремлевской охране, но даже и упоминания об этом. Разрешалось называть лишь номер части, да и тот был фальшивый.

Павел согласно закивал и тут же поставил внизу подпись и число. Он очень скоро забыл об этом документе; так и не сумел до конца сдержать слова, подтвержденного его собственной подписью.

…Майские праздники сорок восьмого года Павел встречал уже дома, в Лыкино. За годы, прошедшие с тех пор, как он сбежал отсюда в Забайкалье, на службу, ничего не изменилось – все также чухала сюда, от Тамбова до станции Прудова Головня, чадящая, душная «кукушка», полная тихого народа из Волыни, Куликова и Лыкино, лузгающего семечки и бросающего слюнявую шелуху себе прямо под ноги; все также бузили в темноте какие-то типы, похожие на бродяг, резались в «железку», трясли мелочью и хлестали самогон.

Война напрямую не тронула ни города, ни области. Тут не шли бои, не было партизанского движения, но, тем не менее, ею был обобран каждый дом, каждая семья. Нищета, пришедшая в села после того восстания, так и не уходила.

Павел был поражен рассказами сестер о том, как по дворам в сорок первом, затем в сорок втором ходили «уполномоченные» и забирали все, что попадалось на глаза, а если ничего не попадалось, то вынуждали подписать какие-то строгие бумаги о том, что люди добровольно внесут свои личные сбережения то на танковую колонну, то на самолеты, то еще на что-то, о чем тут никто и представления не имел. В деревнях в основном остались лишь женщины, древние старики, малые дети и инвалиды. «Личных сбережений» у них никогда не было и где их взять никто не знал. Приходилось ездить на «кукушке» (когда она ходила) или же добираться с оказией в Тамбов и наниматься на фабрики либо на небольшие, чуть живые, заводики, и вкалывать там от зари до зари, в мазуте, в масле, угольной пыли и грязи. Потом председатель в Лыкино, сильно пьющая одинокая баба по прозвищу Лиховица, заставляла мальчишек постарше читать вслух газеты в нетопленном клубе, а в тех газетах писалось, как за неделю или две крестьяне в тамбовских землях собирали то тридцать миллионов рублей, а то даже и шестьдесят, и их танковые колонны рвали немцев на мелкие куски.

– Чо их рвать-то! – расхохоталась однажды пьяная в дым Лиховица, – Сперва уполномоченные черти нас на мелкие куски порвали, а после наши танки – немчуру! А так бы и те, и другие целы бы были. Жили б, да не тужили!

Донес на нее в райотдел НКВД на станции Прудова Головня инвалид гражданской войны старый лысый дед Феофан Коптилин. Он когда-то у самого Фрунзе в ординарцах служил, очень этим гордился. У Коптилина полностью отсутствовали волосы, левое ухо и половина левой челюсти. Он ел только правой стороной, а чтобы пища не вываливалась, прикрывал левую грязной, вонючей варежкой. И говорил только правой половиной лица. Однако же его поняли в НКВД.

Лиховицу арестовали, она выла благим матом на всю деревню и грозилась, как придет выгрызть у инвалида Коптилина оставшуюся правую половину рожи. Собственными зубами выгрызть!

Вместо нее председателем назначили этого самого Феофана. Он сразу проворовался до страшных колхозных дыр, а тем, кто был им недоволен, грозил лютой расправой посредством своих «дружбанов и товарищев» из НКВД. Кто донес на него, неизвестно, но инвалида отправили в ссылку куда-то на Север вместе с женой, старой, болтливой бабой, и с грязной варежкой. С тех пор председатели менялись один за другим и почти все или исчезали или в конце концов наотрез отказывались работать. Хоть под арест, хоть к стенке! Ни за что! Все потому, что спрашивали с них много, а давать – ничего не давали. Как хочешь, так и крутись! План не выполнил – враг, вредитель, почти фашист, а выполнил кое-как – свои за зверя считали и непременно находили, за что донести. Так и так плохо.

Многие колхозники целыми семьями, состоявшими в основном из женщин, стариков и детей, сбегали из этих мест за Урал, куда никакие уполномоченные добраться не могли. Мальчишки же срывались на фронт, и из них, из двенадцати маленьких человечков, вернулся обратно лишь один, да и тот слепой и весь обгорелый. Зато с одной медалькой и с надежным инвалидным аттестатом.

Вот эту мрачную картину и застал Павел. Пришедшие с войны, забредшие сюда волею случая одинокие мужчины, либо какие-то беглые, непонятные личности, пили с утра до ночи всякую самодельную дрянь. Среди них попадались и дезертиры, без документов, без всяких аттестатов. Одно время на это закрывали глаза (и руки не доходили, да и работников не было), но со временем всех выявили, а если они не успевали исчезнуть, их самих увозили под конвоем в Тамбов и судили трибуналом.