Андрей Бинев - Тихий солдат

– Вы что это людей пугаете? – сказал он, супя густые черные брови.

– Каких людей, Николай Николаевич? – Маша даже и думать не могла, что тот старичок так быстро сумел достучался до ее неприступного начальства.

– А вот хотя бы вашего управдома…, между прочим, заслуженного человека, старейшего сотрудника органов.

– Кого? – у Маши округлились глаза.

– Сами знаете, кого! – неожиданно гаркнул всегда уравновешенный и даже несколько меланхоличный Светин, – Вы это прекратите! А то…, хорошо до меня только дошло…, тут вы поаккуратней…, пожалуйста!

Маша закивала так же, как тогда тот «боровичок», согласно и испуганно, и, раскрасневшись, выскочила вон. Она могла только догадываться, кому позвонил этот «старейший сотрудник» с жалобой. Скорее всего, Кондукторовой, а та, имея надежную поддержку еще выше, сумела припугнуть Светина.

И все на домовой карточке написали, что квартира находится в аварийном состоянии.

Маша потребовала от Павла предпринять что-нибудь для бытового устройства Нади. Павел растерянно пожимал плечами, неопределенно что-то мычал и мучился мыслями о том, что в мирной жизни, в самой столице, жить и добиваться своего, даже справедливого и необходимого, куда сложнее, чем на фронте, под градом пуль и многих понятных, ясных угроз. Там все было проще, и лишь на взгляд необстрелянного человека очень опасно, а во многом даже недостижимо. Вот ведь отнял он коробки с ирисками, медом и шоколадом у несчастного кладовщика Белоффа, у Петра Аскольдовича, фольксдойче этого! Потом эти коробки у него также силой отнял капитан с родинкой на виске…, и с вездеходиком то же самое вышло, и с ранцем! Значит, все же это возможно на фронте? А вот попробуй так в мирное время! Свое забери, попробуй! Молодую мать с младенцем устрой хотя бы в комнатку какую-никакую! Работу ей найди, да так, чтобы могла и жить с достоинством, и за ребенком своим присматривать!

Чего же, кажется, проще! Но нет! Стена! Самого потопчут и о ту стену размажут!

Он попросил Машу выяснить, где сейчас пребывает Георгий Ильич Смирницкий, тот самый бывший поп, санитар.

– Понимаешь, Машка, он мудрый дед! Если жив, клянусь тебе, явится! А кроме него, у Нади теперь нет ни одной живой души рядом.

Маша вдруг обиделась:

– Что значит, нет! А мы! А я!!!

– Не сердись. Ну, подумай сама, разве это может длиться вечно? А коли узнают у тебя в управлении, кто она такая? О Петьке, о его бате? Как бы хуже не вышло! Сколько такого уже повидали…

– Да что, вокруг одни звери!?

Павел с печалью посмотрел на нее и тихо пробурчал:

– Лучше бы уж звери! Те хоть по природе живут – голодны, так съедят. А люди постоянно жрут друг друга! Голод, не голод – всегда добычу ищут.

Маша ничего не рассказывала Павлу, но она уже давно разыскивала и Петра, и бывшего священника Смирницкого, и даже Петиного отца, художника.

К тому времени Верочка стала поправляться, ее даже дважды уже выносили на прогулку в Ветошный, ходили вниз к набережной, бросали в воду щепочки и смотрели, как они крутятся в холодной, осенней воде. Потом температура опять подскочила, были две тревожные, отчаянные ночи, но и тут все вместе справились с бедой. Когда девочка уже решительно поправлялась, выпал первый снежок, ослепительно белый, слабый, но на удивление чистый и свежий. На сером, скучном фоне неубранного города он казался снисходительным подарком доброго Ангела, не оставлявшего эту землю хотя бы таким малым, трогательным напоминанием о себе.

О Петином отце выяснилось довольно быстро, что он умер в феврале сорок второго года в одном из вологодских лагерей. Там якобы зверствовала какая-то болезнь, которая унесла жизни двухсот одного человека. Но Маша догадывалась, что люди там умирали, скорее всего, от такой смертельной болезни, как голод. Ослабленные голодом организмы были подвержены любой вирусной опасности. Поэтому все можно списать на эпидемию. Ей уже приходилось слышать о таком. В ГУЛАГе для этого существовала даже специальная санитарная служба, со своими секретами и ограничениями. Чем они в действительности занималось, было известно очень малому кругу людей. Маша решила больше в этом не копаться.

А вот ответы о Пете и старике Смирницком пришли в один день. Петр находился в колымском лагере, его срок был уменьшен до восьми лет из-за инвалидности по зрению. Инвалидность он получил официально, оказывается, уже через два месяца после осуждения.

Смирницкий же проживал в далеком городе Троицке на Южном Урале и служил в одной из немногих сохранившихся церквей в скромном чине диакона. Городок тот, древний и до революции прелестный, словно сказочная диковина, был местом последнего смертного боя самозванца Емельки Пугачева. За невысокими сопками начинались казахские степи, которые еще многие по старинке называли Киргизскими.