Андрей Бинев - Тихий солдат

Павел быстро согласно закивал, дрожащей рукой взял в руки чашку и отхлебнул остывший, горький чай без сахара, потому что забыл его туда бросить, когда начался Надин рассказ. Он отвернулся к окну, за которым лил дождь, и почему-то видел, словно сквозь туман, как идет по коридору Сталин, и слышал его слова о том, так ли он, Павел, любит его, как он любит и помнит Павла. Почему-то именно эти слова ему вспоминались и почему-то сейчас, с горячей сердечной болью, которую он не знал раньше, казалось, что именно это, а не попытка вытащить из кобуры его оружие, и было главной сталинской шуткой в то его дежурство.

Павел еще не понимал, как это можно все связать между собой, но то, что где-то такие узелки имеются, он чувствовал. И сердце неприятно замирало.

Надя вынуждена была остаться у Маши Кастальской – заболела Верочка. Девочка вся горела, будто свечка. Когда Надя с Машей подошли к ней после того разговора на кухне, она тяжело дышала, никак не могла проснуться, а когда ее все же растолкали, тихо и жалобно заскулила. Срочно вызвали врача, молодого интерна, снимавшего комнату по соседству в квартире на первом этаже. Однако и самой Наде, медику с большим и тяжелым военным стажем, было понятно – это острое инфекционное заболевание, опасное уже хотя бы тем, что развивалось оно на фоне недостатка полноценной пищи, необходимой ребенку, и еще потому, что Надя ее постоянно таскала с собой в неустроенные помещения, не давала отдохнуть, выспаться. Детский организм это остро ощущал и в конце концов природный иммунитет начал давать сбои. Девочка, к тому же, простыла во время дороги в Москву – в поезде было выбито много окон, часть из них заделали фанерными листами, но сквозняк все же вольно гулял по всему вагону.

Павел каждый день, после дежурства, прибегал на Ветошный. Он приносил из коммерческого магазина деликатесы, большую часть которых и сам никогда не пробовал. Маша строго супила брови и, откладывая в сторону аккуратный пакетик с чем-нибудь редким и вкусным, ворчала:

– Ребенку! Это только ребенку! Хотя, нет… Наденька, тебе тоже необходимо… Ты же мать!

Надя мило улыбалась и иногда брала Машу за руку:

– Но я же не кормлю ее уже. Она очень рано отказалась от груди.

– Это потому что, – на удивление зрело заявляла Маша, никогда не имевшая ребенка и не знавшая, что значит быть кормящей матерью ни в обычные, ни в голодные годы, – тебе самой не хватало в организме необходимых витаминов! Вот Верочка и поберегла тебя! Она у нас умница! Смотри, какая малюсенькая, а ведь какая мужественная девчонка! Не плачет, а только смотрит большими своими глазенками и вся горит…

Маша могла пустить и слезу. Надя обнимала ее и тоже плакала. Павел в таких случаях предпочитал тихо уйти, потому что ему казалось, что находиться рядом с двумя женщинами, переживающими какое-то очень трогательное единство в своих исконно женских ощущениях, было бы бестактным, чуждым даже мужскому сочувствию и пониманию.

Маша ежедневно ходила на службу, ничего там о своих новых неожиданных жильцах не рассказывала. Она отчаянно пыталась вернуть назад совместную жировку, чтобы ей вдруг не подселили кого-нибудь и Надя с Верой вследствие этого вынуждены были бы съехать. Но оказалось, что оформлено все было надежно и вполне обоснованно. Бессердечно, подло, жестоко, но, тем не менее, буква закона не была нарушена. Официально комната матери пустовала, а Маша, оказывается, уже не имела на нее никаких прав, потому что комната уже была отчуждена государством.

Она стала писать жалобы на то, что якобы текут потолки, задувает в щели худых окон, проваливаются полы. Ей предложили прислать проверочную комиссию, но она каким-то образом отвертелась. Единственно, чего ей удалось добиться, так это кривого росчерка на картонке в домоуправлении, за которым теперь числилась спорная комнатка, что вся квартира находится в опасном аварийном состоянии, а значит, подселять сюда никого пока нельзя.

Маше никогда не приходилось раньше пользоваться ее ведомственными официальными и неофициальными привилегиями, а тут вдруг решилась. Она пришла к управдому, к весьма крепкому на вид старичку-боровичку с серыми, вкрадчивыми глазками, и довольно неуклюже намекнула на свои карательные возможности в случае, если им не удастся договориться о той комнате. Старичок-боровичок испуганно кивал, а на следующий день Машу вызвал к себе заместитель начальника ее управления полковник Светин.