Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

Он поморщился и, не глядя на нее, сказал:

— Будь счастлива, Тася. Поверь, это от чистого сердца и открытой души!

Она рассмеялась — зло, некрасиво, хрипло.

— Чистого? Ну, конечно. Я снова все понимаю, в которой раз, Дима. И верю, конечно же, верю, что все — от чистого сердца и открытой души! — Помолчав с минуту, она выдавила с большим усилием: — Иди уже, а? Сколько ж можно…

До дома Никитин дошел быстро — утренний холодок бодрил и освежал голову.

Конечно, все спали. Он осторожно пробрался в их бывшую с братом комнату и рухнул в кровать.

Да, получилось как-то паршиво, если по правде. Но у него оправдание — он был пьяный. А она? Между прочим, могла обидеться и не открыть! И он бы спокойно вернулся домой. Но ведь открыла! И в чем он виноват? Обычное дело — старая любовница, нетрезвая голова, проблемы в семье. Да тысячи мужиков побывали на его месте! И, кстати, не мучились. Смахнули ситуацию, как комара с плеча, и все забыли! Но почему так противно и тошно? Скорее всего, Тася здесь ни при чем — просто он предвкушает свое возвращение. Возвращение, так сказать, в родную семью. Вот именно — «так сказать». Так сказать, что в родную. Так сказать, что в семью. Там плохо, а здесь невозможно. Куда податься? А никуда. Живи и постарайся устроить и украсить свою жизнь так, чтобы было полегче, повеселее. Другого выхода нет.

В тот день он проспал до обеда, к которому его разбудила замученная хлопотами и гостями мать.

Пришли брат с женой, все уселись у стола. Никитин видел, что у Ивана все хорошо — бросались в глаза их с Томой нежность и понимание. Забота и любовь светились на их лицах. «Ну хоть здесь слава богу, — подумал Никитин. — Ванька, кажется, счастлив. Работой доволен, жену обожает. Родителей опекает. Что сказать — молодец!» Не мучили Ваньку амбиции, не крутили честолюбие и тщеславие. Живет человек на своем месте и счастлив. Нет, не прикидывается, Никитин бы понял, почувствовал. И впервые почувствовал крошечную, с булавочную головку, черную зависть. А ведь Никитин всегда искренне думал, что это Ванька будет ему завидовать. И было чему. Он так думал всегда, но теперь, кажется, впервые засомневался.

Правда, с детьми брат с женой не спешили. А может, не получалось? Кто знает. Не было у них времени об этом поговорить. А надо бы. Но снова, как всегда, не успели.

Провожали его на вокзал тоже, как всегда, всем семейством. Ванька тащил коробку с банками: варенья, соленья. Все то, что собрала хлопотливая мать. Никитин снова злился, отказывался, мать обижалась, отец сурово и недовольно поджимал губы, брат Ванька исподтишка строил рожи: возьми, что тебе, трудно? Чего ты артачишься?

Когда наконец, недовольно фыркая и кряхтя, поезд двинулся с места, Никитин облегченно выдохнул — ну все. Правда, чуть сжалось сердце: на перроне стояли свои . Его семья — мать, отец, брат с невесткой. Родные люди. Но почему ему так не терпится уехать? Почему? Ведь там, дома, если по правде, ничего хорошего его не ждет. Да, чудеса. Ведь только здесь, в Н., в отчем доме, ему всегда рады и готовы принять любого и в любую минуту, невзирая на его настроение и состояние: уставшего, потерянного, разочарованного. Несчастного.

И все-таки он рвется туда, домой, в столицу! Значит, теперь там его дом.

Его дом… Да нет, давно уже не было его дома. Давно не было покоя, тишины, разговоров по душам. Да и были ли они раньше? Из этого самого дома хотелось бежать. Бежать без оглядки, куда глаза глядят. Только куда? И от кого? От сына сбежать он не мог.

Когда похоронили тещу, все облегченно вздохнули. Неловко за это не было — слишком намучились, слишком. Да и ей облегчение — слава богу, отмучилась. Все отмучились. Не приведи господи ее жизни никому, даже врагам.

Похоронили торопливо, словно заметая следы: никого из родни обзванивать не стали, да и какая родня? Давно ни с кем не общались.

Возле гроба стояли Никитин с женой и верная Лидочка.

После похорон скромно посидели на кухне под Лидочкин винегрет и холодную водку.

Лидочка, как ни странно, была, кажется, единственной, кто искренне горевал.

Тата резко прервала ее, когда та зашлась в слезах:

— Скучаешь? Ага. Мало она тебя мучила! Да и всех нас, между прочим.

— Так человек ведь, — всхлипнула Лидочка. — Все равно же человек.

— Давно уже нет, — отрезала Тата. — Да я и не помню ее человеком.

Конечно, стало легче, что говорить, и Тата все приговаривала, что теперь наконец они начнут жить .

Как будто, можно подумать, раньше они не жили! И в кино ходили, и в рестораны, и ездили отдыхать. Ему казалось, что теперь, после ухода тещи, жена вдруг возомнила и поверила сама, что это она, хорошая дочь, продлила ее дни, преданно за ней ухаживая.