Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

Наконец он признался. Все выдумал, никаких обещаний со стороны Семена не было.

— Зачем? Да чтобы тебя сдвинуть с места, иначе тебя было не уговорить. Да, врал. Безбожно врал все эти полтора года. А что тут непонятного? Тебе ж было легче жить с надеждой. Разве нет? А я устроюсь, Кирюш! Не беспокойся! Конечно, устроюсь! Моя тема, ты же знаешь! Ты не веришь в меня? — последнее он говорил с отчаянием и болью.

Но Кира молчала. Сидела на узкой казенной койке и молчала. Ей было жалко не мужа — себя. Она была не просто озадачена или ошеломлена — она была совершенно раздавлена. Она и представить себе такое не могла: наивный простак Мишка — и навертел такую заковыристую и ловкую ложь? Как это непохоже на него! А как он врал! Как профессиональный аферист. Значит, надо будет — соврет еще? Да похлеще? Хотя куда уж похлеще!

Она, наивная дура, считала, что никаких секретов у них друг от друга не было и быть не могло. При их-то степени доверия и откровенности. При их взаимопонимании и честности. Тем более в серьезных вопросах. А вышло?

— Как ты мог? — только и сказала она. Голос сел, и из горла вырывался лишь сип.

В ответ Мишка закричал, что ему тоже было несвойственно. Нет, понятно, он чувствовал себя виноватым, а лучшая защита, как известно, — нападение. Но принять эту ложь и его жалкие оправдания Кира не могла.

— Значит, ты сомневался во мне? — повторяла она. — Получается, если бы ты не соврал и я была бы уверена, что договоренностей никаких нет, то струхнула бы? Испугалась и отказалась? Получается, я не верила в тебя? И винила только тебя в твоих неудачах? Тебя, а не обстоятельства, известные мне не хуже, чем самому тебе?

Мишка сник — доводы кончились, порох, видимо, тоже. Сел рядом и уронил голову в ладони.

— Прости, — бормотал он. — Прости ради бога! Мне казалось, что тебе так будет проще от всего отказаться. От всего, что у тебя было там.

— А что у меня было, Мишка? — прошептала она. — Что, кроме родителей?

Конечно, простила. Когда прошел первый и самый тяжелый шок. Кажется, дня через два окончательно пришла в себя и стала его утешать, как обычно, — женщина!

Через три дня приехала Надя, жена Семена. Вот тогда Кира и узнала самую окончательную и горькую правду. Поначалу все складывалось у них замечательно — Семен действительно получил работу в научном институте. Действительно хорошо зарабатывал. Действительно занимался знакомой темой. И действительно впереди — и совсем не за высокими горами — маячили приличные перспективы. Все так и было. И в письмах Семен не врал. Но случилось несчастье — инсульт. Конечно, переживаний хватало — и дома, в Москве, и здесь, в Германии. Эмиграция — дело серьезное. Нервничал страшно — как бы не облажаться на новой работе. Да и языка не хватало. К тому же поторопились и взяли в банке ссуду для покупки квартиры, наивно полагая, что уже все сложилось. Работа у него есть, работа перспективная, прилично оплачиваемая. Да и Надя работала, хотя и в полноги — преподавала музыку частным образом, скорее для удовольствия, чем из нужды. Сын оканчивал школу — хороший мальчик, за него они были спокойны.

И тут болезнь. Нет, никто Семена не увольнял — здесь такое невозможно. Пока платили зарплату и работала государственная страховка. Пока была еще надежда, что он восстановится, окрепнет и сможет работать. Но через полгода случился повторный удар, и стало понятно, что он уже не поднимется. Почти отнялась правая сторона — рука и нога. Почти была утеряна речь. Страховка теперь была муниципальной, по сути, для нищих и бомжей. Кредит за квартиру надо было выплачивать или переезжать в жилье для инвалидов — на улицу тебя никто не выкинет, люди защищены, но уровень медицины, жилья и всего остального при этом кардинально меняется.

Конечно, квартиру отдали банку и переехали в дом для пожилых и больных людей — одним словом, для неимущих. Ничего, кстати, плохого и страшного — обычная двушка, в таких счастливо живут миллионы советских людей. Но рухнули все планы, все мечты. Семен стал инвалидом. За учебу сына платить было нечем. И Надя стала единственным кормильцем в семье.

Она сидела в их казенной комнатке и монотонно рассказывала о своей невеселой жизни. Было видно, что она все давно приняла — все время повторяя: «Вот такая, ребята, судьба». Кира видела, как она постарела — да и понятно, что говорить. Тяжелобольной муж, неустроенный ребенок и постоянная пахота. Теперь она не преподавала музыку для удовольствия — теперь она работала тяжело и нудно в доме для престарелых, сиделкой и нянечкой. Вскоре туда определили и Семена — ухаживать за ним ей стало сложно. Надя считала, что им здорово повезло — и работа, и муж под присмотром. «Такая удача», — твердила она.