Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

Кире стало неловко. И правда, что она прячется, как крот в норе. Привыкла прятаться от людей. Даже неприлично. Да, страшно неохота делиться проблемами. Еще больше неохота вспоминать то, что было. Не просто неохота — невыносимо больно. А о чем могут еще говорить не очень, скажем так, молодые люди? О здоровье, конечно. Точнее — о подступивших болезнях. Ну так об этом вообще говорить неприлично, тем паче с мужчиной. Кира уверенно считала — попробуй поспорь! — что люди должны говорить о своих болезнях только с врачом. И никогда с близкими.

Вот и получалось — о прошлом нельзя. О проблемах — не стоит. А о болезнях — ни-ни! О будущем? Так его тоже нет! Об одиночестве? Точно не надо — и здесь слишком больно. А! Об общих знакомых! Так Кира почти никого из них не помнит. Значит, о Мишке. А вот здесь не просто табу, здесь череп с перекрещенными костями: влезешь — убьет.

«Что ж, поговорим о погоде», — решила Кира и стала извиняться перед Зябликом: дескать, не хотела тебя беспокоить. Вдруг тебе неохота трепаться? Знаю, как это бывает. Ой, извини ради бога! А чай — это здорово! Тем более с тортиком! И потрепаться, конечно, охота, — здесь душой покривила, но что поделать.

Тортик и вправду был как из детства — фруктовое полено, кажется?

— Ой, угодил! — благодарила Кира.

Зяблик смеялся:

— Старался! Ну не из итальянской кондитерской же тебя кормить — этим тебя точно не удивить!

Пили чай и болтали о всякой чепухе, ни о чем. Захочешь — не вспомнишь. К опасным темам не подбирались, и Кира была ему благодарна за это.

Отчиталась по кладбищенским делам — Зяблик кивал и соглашался:

— Да, сервис теперь здесь на уровне. Не поспоришь. Правда, и обмана до черта! Сидит это в людях — как объегорить собрата, плутоват наш народ, что уж тут. Да и законы, сама понимаешь. Здесь всегда было «как дышло». И не изменилось. — Зяблик грустно добавил: — Все на грани выживания. И я в том числе.

«Да уж, — подумала Кира, — и это заметно. Этот сор-тир с невыносимой вонью. Грязь на кухне — вековая, как говорила мама. Присохший жир и копоть, чашки с чайными разводами. Заплесневелый хлеб в холодильнике. И это у Зяблика, привыкшего к роскоши и идеальному порядку! Ну и холодильник… На деликатесы денег у него нет. Ладно я — с детства привыкла к экономии и даже лишениям. Мне проще».

Вопросов, конечно, Кира не задавала. В общем, светская беседа закончилась, и разошлись по своим углам.

Кира снова лежала без сна и вспоминала. Никуда от этого не деться — как ни убеждай себя, а отключить голову невозможно. Невозможно приказать сердцу. И вообще — что останется в нашей жизни, если убрать воспоминания? Вот именно — пустота. Черная бездонная дыра. Человек без прошлого — это животное.

Все оказалось не так, как обещал ей муж, пытаясь ее обнадежить. Он лгал все время, пока они собирались уехать — до самого отъезда. Молчал он и в самолете. И по дороге из аэропорта. И первые два дня в «отстойнике», как называли они свою гостиницу — кому как больше нравится. Вполне приличную, кстати! Маленький отель-чик гостеприимно принимал эмигрантов. В одном из номеров была оборудована кухонька, где женщины умудрялись готовить, иначе было не выжить. Так вот, Кира замечала, что он как-то подавлен — кстати, в отличие от нее! У нее-то как раз настроение вдруг поднялось — сама удивлялась. Ей казалось, что самое страшное и неприятное позади — принятие тяжелейшего, почти невозможного, решения, невыносимый разговор с родителями, попытки найти деньги на отъезд и алименты. Сборы, наконец. Проводы. Ну и сам отъезд. Она наивно считала, что теперь все будет зависеть только от них — от их таланта, работоспособности, силы духа и поддержки друг друга. А уж в этом она ни минуты не сомневалась — они преодолели такое! Да и вся их прежняя жизнь была сплошным преодолением.

А Мишкино состояние духа? Вполне объяснимо — конечно, страх, а что же еще? Он мужчина, и ему отвечать. Растерялся, оробел. Все-таки новая жизнь. Но язык у Мишки был неплохой — немецкий учил он и в школе, и в институте. Плюс почти год занятий в группе отъезжантов. У Киры с языком было хуже — правда, она и не рассчитывала на работу в серьезном учреждении — понимала, по специальности ей не устроиться, по крайней мере вначале.

Конечно, вся надежда была на мужа, на Семена с его обещаниями.

Она тормошила Мишку, шутила, уговаривала. Удивлялась: «А почему Сеня не едет? Он же обещал нас сразу забрать? А почему ты с ним не созваниваешься? Почему, почему?»