Кара Делевинь - Зеркало, зеркало

Видео длится еще пару секунд, после чего в зале воцаряется гробовая тишина.

– Мэтью Смит? – Констебль Уиггинс и двое других полицейских движутся по центральному проходу к сцене. – Мы хотели бы задать вам кое-какие вопросы в полицейском участке.

Мы со Смитом встречаемся взглядом, и на его лице отражаются именно те эмоции, которые я и хотела увидеть: страх, паника, растерянность. Понял, должно быть, что жизнь его разрушена. В следующий момент он резко разворачивается и бросается за кулисы.

Не успев принять никаких сознательных решений, мы с Лео срываемся с места и вприпрыжку сбегаем по старым деревянным ступенькам, ведущим в лабиринт школьных коридоров. Заметив, как Смит сворачивает в один из них, мы устремляемся за ним. К счастью, он уступает нам в скорости и выносливости, и к тому времени, как этот подонок добирается до пожарного выхода, нам почти удается его нагнать. Выскочив на улицу, Смит спотыкается, валится на землю, переворачивается и закрывает лицо руками, но нависший над ним Лео не собирается пускать в ход кулаки.

– Думаю, в тюрьме ты будешь популярен, – говорит Лео. – У меня там есть связи, и, уж будь уверен, я позабочусь, чтоб все знали, за что ты сидишь.

Тут из-за угла выбегают полицейские и мигом хватают этого урода.

– Вы ошиблись, – всхлипывает он, когда его поднимают на ноги и сажают в машину. – Произошла какая-то ошибка, я тут ни при чем! Я не знаю, как так вышло… Меня подставили, кто-то хочет мне отомстить! Эти дети явно ненавидят меня. Мне надо позвонить домой! Что происходит?

Ко мне подходит констебль Уиггинс.

– Как вы тут оказались? – спрашиваю я с какой-то безучастностью.

– Я и так собиралась пойти на концерт, потому что мой ребенок вас обожает, а потом нам поступил анонимный донос вкупе с крайне компрометирующей информацией. Теперь его компьютер и другие гаджеты будут изъяты и отправлены на экспертизу.

– Кто вас на него навел? – интересуюсь я.

На губах Уиггинс играет еле заметная улыбка.

– Понятия не имею, а если бы имела, то передала бы ей, что этот сукин сын заплатит за свои преступления. Уж я об этом позабочусь.

– Как думаешь, где она? – спрашивает Лео, когда мы провожаем глазами полицейскую машину.

– Не знаю. Она так огорчилась. Может быть…

– Пошли!

Мы бежим, сначала неторопливо, потом все быстрее, и вот уже мы летим к нашей подруге, желая во что бы то ни стало уберечь ее от неприятностей.

Лишь увидев ее на крыше детской горки, мы переходим на шаг.

Чему тут удивляться? Конечно же, она отправилась в парк, ведь мы постоянно тусуемся здесь и безопаснее места для нас не существует – даже темными вечерами, даже сегодня.

Переглянувшись, мы с Лео подходим к горке. Он забирается по лесенке наверх, а я сажусь на скат.

– Ты давно знала? – спрашивает она.

– Со вчерашнего дня, – говорю я.

– Мы оба вчера узнали, – добавляет Лео.

– А почему молчали? Господи, ну почему вы ничего мне не сказали? Я узнала правду на глазах у всего зала! Стояла на сцене, как круглая идиотка, и смотрела на все эти ужасы… Наоми…

– Просто… просто мы знали, что другой возможности поймать его уже не представится, а…

– Вы думали, я его предостерегу? – В свете уличных фонарей Роуз превратилась в черно-рыжую тень, из которой на меня глядят широко раскрытые глаза.

– Роуз, ты сама мне сказала, что влюблена, что на этот раз все по-особенному. Если б я все выложила сегодня перед музыкой, ты бы мне ни за что не поверила, ведь я уже один раз наделала глупостей из-за своих к тебе чувств. Ты бы побежала к нему и рассказала, какая я сумасшедшая, а он наплел бы тебе какой-нибудь фигни и улизнул домой, чтоб стереть все свои файлы. Я безумно хотела рассказать тебе правду, мы оба хотели, честно! Но у нас была… более важная задача, короче говоря. К тому же, прежде чем услышать все от нас, ты должна была сама понять, что он за человек такой. Тебе необходимо было увидеть все своими глазами.

Роуз не отвечает. Она обхватила колени руками и съежилась в клубочек на крыше горки. Лео прижимает ее к себе, и она долго рыдает в его объятиях, а я просто сижу себе под луной, смотрю на мигающие огни самолетов, расчерчивающих оранжевое небо, и слушаю шум транспорта. Постепенно всхлипывания Роуз утихают.

Я встаю.

– Пойду домой, – говорю. – Я уже с ног валюсь. Роуз, мне очень жаль, правда. Поверь, я знаю, как тебе больно, потому что и мне не лучше. Нам всем больно и грустно, мы все сломлены.

Когда я подхожу к воротам на выходе из парка, сзади раздаются торопливые шаги, а через секунду меня обнимает Роуз.